Мастер был свеж и беспечно-весел. Кивнул на обитую дверь кабинета, усмехнулся:
— Знакомился? Или как?
— Это мое дело, — с тихой твердостью в голосе ответил Мишаня.
— Эх голова горячая! Ну не злись! — виновато улыбнулся мастер. — А? За вчерашнее… Прости, если обидел… — Заискивающе-повинными глазами вглядывался в Мишанино лицо, потом, спохватившись, достал из кармана свою заветную записную книжицу: — А я вчера заказик сорва-а-ал! Класс! Работы на полчаса, а навар есть… О тебе, между прочим, вспоминал. Инструмент тебе нужен?
— Нужен, конечно, — вздохнул Мишаня. — Чего спрашиваешь…
— А ну следуй за мной!
Тишь и покой жили в дружном согласии в кабинете Юрия Аркадьевича. На Филецкого глянул, будто И не заметил, а Мишане руку протянул, заулыбался:
— Как работается, Михаил Петрович?
— Нормально, — ответил Мишаня. И начал перечислять > Юрию Аркадьевичу, с какими объектами успел познакомиться.
— Хорошо! Очень хорошо! — податливо кивал заместитель председателя. И глянул на Филецкого, словно только сейчас его увидел. — Ты, Александр, его в курс дела вводи… Парень молодой. Смена, так сказать…
— С технологией ремонта Саша меня познакомил, — ответил Мишаня и засовестился: — Я опять насчет инструмента…
Филецкий кашлянул в кулак, достал из кармана листок из ученической тетради, разгладил ладонью убористые ряды строчек (список составляли вместе, перед тем как войти в кабинет), положил на стол.
— Вот мы вкратце…
Юрий Аркадьевич взглянул на бумажку. В одно мгновение усвоил содержание.
— Та-а-ак! Очень хорошо!
— С фреоном туговато, — вздохнул мастер.
— Точно, — подтвердил Мишаня, — утечки много…
— Не возражаю, не возражаю! — кивал рассеянно Юрий Аркадьевич.
Кольнула в Мишанином сердце смутная догадка о призрачности своей представительности в этих стенах. Глаза глядели на мастера по-дружески, и голос был не по чину просящий…
Из областной базы возвращались уже под вечер. Закатное солнце бежало, то прячась, то появляясь из-за холмов, вперегонки с автобусом, но обогнать его силы уже не имело — порастратило за день. Тени деревьев у обочины рассекали дорогу. Автобус, подбираясь с одышкой на взгорок, под уклон бросался с облегченной радостью, чуял уставший двигатель скорый конец пути, близкие уже виднелись крыши ачурских домов. Блеснул аквариумными стеклами красавец ресторан, нехотя выползло из-за его спины приземистое зданьице райпотребсоюза, укатанной брусчаткой бросилась под горячие колеса центральная улица, мелькнули улочки, переулки, черепичные крыши, затаившиеся в зелени акаций.
Вот ведь как выходит! Вот как получается! И месяца еще не прожил Мишаня на новом месте, а уже родными казались окна домов…
Филецкий глядел в открытое окно. О чем думал, неведомо. Но когда автобус, заморенный долгой дорогой, подкатил к автостанции, мастер тряхнул головой, Словно разом сбросил с себя тяжесть дорожного молчания, вздохнул:
— Так! Посторожи ящик. Я за мотоциклом.
Ладно! — кивнул Мишаня, спрыгнул на землю, сощурился.
Ясным и звонким светом наполнен был вечерний воздух. Солнце цеплялось за верхушку холма, за самый обрывный краешек, глядело на город прищуренным алым зрачком. И все лился, бежал его прощальный свет на черепичные крыши, на деревья. И неведомо почему захотелось Мишане подпрыгнуть, пробежаться по брусчатке площади или взобраться во-о-он на тот тополь, взгрустнувший на отшибе дороги. Но резвость несолидную Мишаня в себе приглушил. Причесал обломком расчески белесые волосы, отряхнул пиджачок от автобусной пыли, присел на ящик с запчастями, закурил. Только побаловаться дымком не успел. Увидел Юлию.
Она стояла у ограды рынка неподалеку от автостанции. Была она в белой кофточке с вырезом, голубой юбке чуть ниже коленей. Волнистые русые волосы веером разметались по плечам. Стояла и глядела на людей, а видеть никого не видела. Потом не спеша направилась к автобусу, что стоял уже с урчащим мота-ром, и пассажиры, мечтающие ехать непременно сидя, скопом толпились у закрытых дверей.
Мишаня растерялся. Вспыхнула в сознании звездная прохлада сумерек, лицо Юлино, ласковое, доверчивое. «Уедет?!» И быстро пошел к ней навстречу.
