— Что, дорого? — усмехнулся мастер. — Зато есть. Есть, Михаил Петрович! Иди купи в магазине! Э-э-э! Без частника, что там ни крути, а государство не потя-я-янет! Частник, братец, никогда не умрет! — Тянул Мишаню дальше, в глубь рынка, прямиком к беленькому, с покатой, как у скворечни, крышей домику, на котором, как броский околыш под козырьком, чернела вывеска: МЯСО — РЫБА.
Дверь в домике была закрыта. На обглоданном цементном пороге в скучной покорности толпился народ. В основном женщины. Лица неулыбчивые, с недоверчивой косинкой во взглядах. Филецкий шел уверенно, высоко держа голову, отстраняя мешавших проходу людей бессловесно, как неодушевленные предметы. Постучал в зарешеченное окошко властной рукой.
Дверь тотчас же отворилась. Кровяным сумраком пахнул в Мишанино лицо мясной дух. Вгляделся из-за спины Филецкого на освещенный оконным светом цинк прилавка и на плешивого, низенького, но кряжистого человека в замызганной ржавью белой куртке.
Видать, до их прихода человек был занят делом, на прилавке лежали счеты, стопочка исписанных карандашом ведомостей.
— Ну и как? Сходится? — осведомился Филецкий.
— Как в аптеке, Сашуля! Как в аптеке! — Человек ожил, засуетился, быстрехонько накинул крючок на дверь, успел даже крикнуть нетерпеливой очереди: — Сейчас подвезут! Сейча-ас! — Сморщился, как от зубной боли. — Ну, народ! Ни терпения! Ни уважения! Дай волю, самого съедят…
— Тебя съешь! — заметил раздраженно Филецкий.
— Точно, Сашуля, не съедят! Я мосластый! — зарделся в игривом смущении мясник. И засмеялся дав-ким, шипящим смехом. Глаза его с воспаленными белками сплюснулись в щелочки, глянули на Мишаню. — А это же кто?
Мишаня хотел сам отрекомендоваться, но Филецкий опередил:
— Главный механик райпотребсоюза по холодильным установкам. Прошу любить и подчиняться!
— Ну-у! — Мясник даже присел в притворном испуге, глянул, набычившись, на Мишаню, словно прыгнуть на него собрался, руку пухлую о штаны вытер. — Будем знакомы! Фотий Маркелыч! — Ощупал глазами главного механика с ног до головы, спросил у Фцлецкого: — Чего ж это он такой худой? А? Худо-о-ой! Точно как я до войны был, как на базу пришел. Да куда там? Я был худее! Вас как по имени-отчеству, извиняюсь?..
— Петрович… — ответил Мишаня и голову потупил, сбитый с толку оценочной критикой своей комплекции.
— Вот-вот, Михаил Петрович! — обрадовался мясник. — Какой, скажите, у вас вес будет? Да я вам и так, на глаз, прикину, кил сорок девять — пиисят с копейками… Больше не потянете! А я, сахарный мой, тока сорок имел у ваши годы! И то с ботинками. Вре-е-е-емя! И чего тока оно не делает с человеком?!
Филецкий будто и не слышал этого разговора, опершись о прилавок, разглядывал магазинную пустоту, морщил брезгливо усики.
— Вонища у тебя!
— Так холоду ж нима! — ответил Фотий Маркелыч и сам принюхался. О Мишане вмиг позабыл, глядел угодливо на мастера. — Нету холода, Сашуля! Ни грамму нету!
— Ла-адно, посмотрим… — Филецкий прислушивался к натруженному гулу компрессора, хлопал дверцами, вглядываясь в голодную пустоту Холодильных камер, морщился. — Ну и смра-а-ад! Собак дохлых, что ли, хранил тут?
— Печеночка лежала, Сашуля! Печоночка, сахарный мой!
— Говяжья или свиная? — прокурорствовал Филецкий.
— Говяжья, Сашуля, говяжья! — обрадовался мясник и Мишане подмигнул. — С картошечкой, а? Михаил Петрович?!
Мишаня не ответил, глядел на мастера, который уже снимал оградительную решетку с компрессора.
— Гайку надо подвинтить на всасывающем патрубке! — сказал, не оборачиваясь.
Мишаня принялся стучать разводным ключом.
— Может, того! Стульчик надо? — предложил Фотий Маркелыч, деликатно кашлянув в кулак.
— Не на-а-адо! — отозвался Филецкий. Лицо его морщилось в брезгливой досаде. Тонкий, с чуть приметной горбинкой нос вытянулся. Склонив голову набок, вслушивался он в гудение компрессора, мрачнел, словно болезнь машинная и его задела. Глянул на мясника с открытой неприязнью:
__ — Хлам почему не убираешь? К агрегату не подступишься! Что тут у тебя за мешки?!
— Нормальный режим работы достигается при максимальном доступе воздуха к компрессору! — вставил к месту свое, ученое, Мишаня.
