- А нас всегда будет двое, радость моя, - сказал я и ткнулся лицом в Наташкины теплые ладони.
- И когда-нибудь, трое.
Глава тридцать третья
--===Свое время===-
Глава тридцать третья
Шутка Гориллы.
Есть, наверное, определенная категория людей, которым кличка подходит настолько, что заменяет полностью имя - почему-то язык не поворачивается назвать Пижона Игорем, именем, созвучным с именем князя русского, да и у Гориллы было же когда-то свое имя - Вовка, Алеша или Санек, но с годами превратился он в Гориллу, не просто вырос, а внутренне переродился, как чудовище Франкенштейна...
Пижон, Горилла, шутка Гориллы с Аликом... Как это произошло?.. Как могло бы произойти? Будь я свидетелем, соучастником, тогда другое дело. Помогла власть воображения...
... "Бегут ручьи... бегут ручьи..." Слов не помнится, а поется... Ага, вот вспомнил: и даже пень в апрельский день березкой снова стать мечта-а-ает... И даже пень! В апрельский день!" - Алик испытывал поистине телячий восторг от озаренного предчувствия чего-то необычного, что неизбежно должно вот-вот произойти, вот-вот случится.
Еще неделю назад Алик подошел к Пижону в перерыве между лекциями и небрежно, но внутренне ликуя, сообщил:
- Предки отваливают на дачу на майские. Хата свободна первого и второго.
Алик не любил Пижона и даже побаивался его мгновенной точной реакции, цепкой хватки, холодного цинизма, глубоко спрятанного презрения к своим сверстникам, побаивался потому, что не желал попасть впросак в глазах Пижона, и все же именно от Пижона Алику хотелось услышать хотя бы сдержанное одобрение, встать, пусть на время, на один уровень с ним, ощутить себя силой - независимой, уверенной, властной.
Пижон тут же почуял запах добычи, белозубо улыбнулся, дружески процедил на ухо Алику:
- Ну, ты гигант, Эл!
Эл - Алик - не был "гигантом", никакой его личной заслуги в том, что родители уезжали на дачу, не было, но ему откровенно льстило восхищение Пижона.
- Пока они там в навозе ковыряются, мы устроим шикарный кайф-пикничок, - Пижон, улыбаясь, совсем спрятал глаза за пушистыми ресницами.
Алик внутренне дернулся от обиды, когда Пижон смешал родителей с навозом, но тут же подавил в себе это чувство и полез в карман за сигаретами.
- Подожди, старик, у меня "Кент" еще остался, - остановил его Пижон.
Сам Пижон не курил, но всегда носил с собой пачку иностранных сигарет и импортную зажигалку. Откуда от доставал "Кент" - неизвестно, но угощал Пижон им только избранных.
- Тогда какие будут предложения по составу президиума, как говорит наш комсомольский вожак Петров. Кого берем? - внимательно посмотрел Пижон на Алика.
Ответственный момент.
Алик понимал, что ему же потом придется вылизывать квартиру к возвращению родителей, скрыть все следы "кайф-пикника", кроме того, он боялся, что, не дай бог, разобьют какую-нибудь рюмку или тарелку.
- Не больше троих.
- Значит, ты, я и Горилла. Гориллу надо брать, у него маг и клевые записи. Плюс три чувихи. Итого шесть, - подытожил Пижон. - Великолепная шестерка, Эл.
- Только... - запнулся Алик. - Я... у меня... нет знакомой... Сам понимаешь...
- У тебя - хата, у Гориллы - маг, кадры - за мной, - тут же сориентировался Пижон.
Первомайское утро прошло для Алика не праздничной колонне демонстрантов на Красной площади, а в мелких, но утомительных хлопотах: надо было раздвинуть стол, расставить стулья, отыскать скатерть, решить - стелить ее или обойтись клеенкой, сбегать за хлебом - выполнить ту бесконечную круговерть, которую так незаметно и всегда вовремя успевала делать мама. Праздник врывался в дом многоликим окном телевизора, вливался в форточки музыкой городских репродукторов, он будоражил и без того нетерпеливое ожидание Алика, и когда в пятом часу пополудни раздался звонок, Алик с облегчением бросился открывать дверь.
Первым ввалился Горилла. Он сразу же, не раздеваясь и не здороваясь, пронес на вытянутых руках магнитофон и сумку с кассетами в комнату. За ним с неприступным видом вошли две девушки.
Алик мучительно смутился, широко улыбнулся и сказал, как можно веселее:
