- Разошлись бы, и не было бы меня на свете, - я ласково погладил мать по руке.
- Был бы. Ты уже был, только отец об этом не знал. Я ему на пляже сказала, что не хочу иметь от него детей, а на вокзале сказала, что у нас будешь ты. Уж тут-то его и прошибло...
- Разве на вас угодишь?
- А ты как думал? Мы, женщины, дикое племя. И как бы я хотела, сынок, чтобы тебе в жизни повезло с ними. Я где-то читала, что кошки, хоть и домашние животные, но приручить их человеку до конца так и не удалось. Они принимают еду и ласку, но есть у них своя территория, где они гуляют и охотятся. Так и женщины выпускают когти, когда посягают на их независимость.
... Дикое племя. Я шел домой с сумками, в которые мать выгрузила полхолодильника, и мне представился табун амазонок с луками и колчанами стрел за плечами, бесстрашных и беспощадных, стоящих на страже своих лагерей, в которых мужчины содержатся как жеребцы для продолжения рода. Потом я представил себе мать во главе табуна и рядом с ней Тамару, а вот Наташу в виде воинственной амазонки представить не мог. Нет, она не из дикого племени. Может быть потому, что ее доброта и терпимость выстраданы на больничной койке?
С другой стороны, Тамара с удовольствием теперь готовила и стирала, терпеливо дожидаясь моего возвращения, и от щедрот ее материнской нежности доставалось и мне, - неужели и вправду ребенок так резко меняет психологию женщины?
Глава восьмая
--===Свое время===-
Глава восьмая
Через два дня Тамара сказала мне, вернее не мне, а кому-то в пространство - у нее появилась манера неожиданно начинать и обрывать разговор, говорить, не глядя, невпопад смеяться и хмуриться:
- А послезавтра поедем на дачу...
- С какой стати? - Я никак не мог сообразить, в связи с чем возникло такое предложение, и потому не знал, как на него реагировать.
- То есть как это с какой стати? - подняла одну бровь Тамара. - Будет девятое мая - день Победы.
- Ну и что? - опять не понял я.
- Мой папа - фронтовик, неужели ты забыл? - подняла вторую бровь Тамара.
- Не забыл. Значит, он нас приглашает отметить праздник на даче?
Тамара опустила брови и долго молчала.
- Так приглашает или нет? - не выдержал я.
- Нет... то есть да, но не знаю... Может быть, он просто хочет нас видеть, но это совсем необязательно. Надо будет ему помочь...
Она опять помолчала и, наконец, добавила:
- И мама просила...
Я вспомнил наши разговоры перед отъездом в санаторий, когда она мне рта не давала раскрыть - куда девалась ее энергия, ее желание переделать буквально все по-своему?
Дача находилась по современным понятиям рядом, в пятидесяти километрах от Москвы, а по понятиям того времени, то есть почти двадцать лет назад, не близко.
Электричка была переполнена - народ не только дружно собрался на страдную пору обработки своих садовых участков, но и отправился на загородные кладбища помянуть своих усопших - в белых платках, связанных узелком, везли куличи и крашеные яйца.
Тамаре в вагоне уступили место, и через час мы, не торопясь, шагали по кое-где уже просохшей тропинке вдоль дачных заборов. Чем дальше от станции, тем глуше был слышен вдали грохот проходящих поездов и на смену ему пришел шум, присущий только дачной местности: кто-то стучал молотком, где-то журчала вода, звенела пила и тюкал топор - все эти звуки жили в голубом бездонном куполе неба с белыми ленивыми облаками. Над участками плавал серый дым - жгли прошлогодние листья, обмороженные за зиму и обрезанные сучья,всякий мусор и хлам. Иное дело на участке тестя - он еще с конца марта переселился на дачу и успел выходить свои шесть соток настолько, что даже чувствовался перебор - все так вспахано, так покрашено, так подвязано, все настолько рационально, что даже не хватало чего-то естественного, одичавшего.
Я всегда чувствовал на даче тестя не как в местах отдыха, а как на предприятии по производству сельскохозяйственной продукции, хотя, надо отдать ему должное, горбатился он на участке один, помощи особой не просил и нас почти не эксплуатировал.
Обедать сели часов в пять пополудни за уставленный закусками стол, во главе которого восседал тесть, Иван Алексеевич, сменивший по случаю праздника свой обычный, дачный, из старых ношеных вещей наряд на белую рубашку. Рядом с ним разместился наш единственный гость, сосед, Павел Иванович, которого иначе как Бондарем никто не называл - фамилия у него была такая, и которого я тоже всегда воспринимал, как неотъемлемую часть дачных участков, настолько он был серым, невзрачным, будто припорошенным землей. Сегодня на Павле Ивановиче был надет серый пиджак, сияющий блеском орденов и медалей.
