– Может, пятна на Солнце?
– Видишь ли, солнечную активность можно скоррелировать с изменением цен на акции, с ходом лосося в реках Колумбии или с длиной женских юбок. И с тем же основанием можно рассматривать динамику солнечных пятен как следствие изменения длины женских юбок, а можно обвинять солнечную активность в изменениях миграции лосося. Нам ничего не известно, кроме того, что эти графики сходны.
– Но во всем этом должен быть какой-то смысл!
– Должен? А собственно, почему должен? Факты не имеют отношения к вопросу «почему?». Факт есть факт, он существует сам по себе. Почему ты разделась сегодня на улице?
– Это нечестно! – скривилась она.
– Возможно. Но дай-ка я покажу тебе, что меня тревожит. – Потифар вышел в жилую комнату и вернулся с толстым рулоном миллиметровки. – Наверное, его лучше расстелить на полу. Вот смотри, тут они все. Вот пятидесятичетырехлетний цикл, видишь, как хорошо в него укладывается Гражданская война? Вот цикл в восемнадцать лет и одну треть года, вот девятилетний плюс какая-то мелочь, вот коротышка в сорок один месяц, вот три ритма солнечной активности. Все они сведены воедино. Вот график наводнений на Миссисипи, вот колебания пушного промысла в Канаде, вот изменения цен на бирже, вот браки, эпидемии, загрузка товарных поездов, банковские взаимозачеты, нашествия саранчи, разводы, прирост древесины, войны, атмосферные осадки, колебания земного магнетизма, строительство, патентные заявки, убийства. Назови, что хочешь, – тут есть все.
Мид рассматривала чудовищное скопище извилистых линий.
– Но, Потти, что все это значит?
– Это значит, что всем явлениям свойственен определенный ритм, который от нас не зависит. Это значит, что если юбкам пришло время стать короче, то никакие усилия парижских модельеров не смогут заставить их удлиниться. Это значит, что если цены падают, то все государственные программы контроля и поддержания цен не смогут их поднять. – Потифар указал на график. – Взгляни на рекламу бакалейных товаров. Потом почитай финансовые колонки в газетах, увидишь, как умники изо всех сил пытаются это объяснить. Это значит, что, если эпидемия должна начаться, она обязательно начнется, несмотря на все усилия органов здравоохранения. А в конечном счете это означает, что мы лемминги.
Мид выпятила нижнюю губу:
– Не нравится мне все это. Мы же хозяева своей судьбы и все такое, Потти. А как же свобода воли? Я знаю, что она у меня есть. Я это чувствую.
– Наверное, каждый нейтрон в атомной бомбе считает точно так же, как ты. Он думает, что может вылететь, а может сидеть себе спокойненько на месте – в зависимости от собственного желания. Но законы статистики действуют независимо от желаний. И бомба взрывается, к чему я и веду. А ты видишь что-нибудь странное в этих графиках, Мид?
Мид пристально вгляделась в графики, пытаясь не запутаться в сплетениях кривых.
– По-моему, они все стремятся соединиться, вот здесь, в правом верхнем краю.
– Ты совершенно права – именно это и происходит. Видишь эту пунктирную вертикаль? Она отмечает положение на сегодняшний день, и это положение весьма паршивое. А теперь взгляни на сплошную вертикаль – она показывает, что будет через шесть месяцев. Вот там-то мы все и получим. Во всех циклах – и в коротких, и в длинных – либо пик, либо провал совпадают с этой линией или совсем точно, или хотя бы приблизительно.
– А это плохо?
– А ты как думаешь?! В тысяча девятьсот двадцать девятом году самые низкие точки совпали только у трех больших циклов – и Великая депрессия нас едва не погубила. Притом что пятидесятичетырехлетний цикл был тогда в благоприятной фазе. Теперь же этот цикл находится в стадии гигантского спада, а несколько циклов поменьше, имеющих сейчас восходящий характер, погоды не делают. Ни пиковые значения нашествий гусениц, ни эпидемии гриппа наших дел не поправят. Понимаешь, Мид, если статистика верна, то наша старушка-планета скоро попадет в такую переделку, какой не видала с тех пор, как Ева занялась яблоками. Мне страшно, Мид.
Она пристально посмотрела на него:
– Потти, ты меня не разыгрываешь? Я же не могу всего этого проверить.