Я доехал до дома, в котором жили Майнеры. Дом был темный и казался печальным. Главное здание, наоборот, сверкало огнями. Я узнал машину Ларри Зейфеля, стоявшую у входа.
Он сам и открыл мне дверь. Вид у него был сонный, он моргал ресницами, и, проходя мимо него, я ощутил явный запах спиртного. Он поспешил за мной и задержал меня в прихожей.
— Вы знаете, что случилось? — быстро спросил он.
— Масса событий.
Я почувствовал, как его пальцы впиваются в мою руку.
— Я говорю о старом Джонсоне. Он умер сегодня вечером. Вернее, вчера вечером.
— Мне только что сообщил об этом Форест. Будет вскрытие?
— Не вижу для этого никаких оснований. По словам врача, его сердце просто перестало биться. Эллен согласна с этим.
— Она, наверное, почувствовала облегчение?
Его лицо напряглось.
— Что вы хотите этим сказать?
— Ничего особенного. Вы же юрист, так что прекрасно понимаете меня. Человек серьезно болен, всем известно, что малейшее волнение может его погубить. Происходит крайне тяжелый случай — похищение единственного ребенка. Человек умирает. Возникает вопрос: имело ли здесь место убийство? Вот вы как адвокат и ответьте на этот вопрос.
— Хотите знать мое мнение? Оно неоднозначно, Происшедшее можно рассматривать как убийство. С другой стороны…
— Благодарю. Теперь вторая проблема: Форест сказал мне, что в 1946 году вы донесли на Кэрри Сноу, обвинив его в дезертирстве. Скажите, может ли человек, поступивший подобным образом, начисто забыть об этом?
— Вы считаете меня лжецом?
— Отнюдь… Но я считаю, что ваша память… ну, скажем, эластична. Вам пора о ней позаботиться.
— Достаточно, Кросс. За кого, собственно, вы себя принимаете?
— За Диогена. У меня комплекс Диогена — я ищу человека. А у вас есть комплексы?
— Эдипов, — объявила появившаяся в дверях Эллеи Джонсон. — Мы как раз говорили об этом с Ларри перед вашим приходом. Для Ларри Абель был типом отца. Теперь, когда бедного Абеля не стало, Ларри очень хочет убедиться, что я тоже представляю собой определенный тип, тип матери. Вы ведь это хотели сказать, Ларри?
— Вы не теряете времени, Зейфель, — заметил я.
— Убирайтесь к дьяволу! — крикнул он.
Я увидел, как он поднял кулак, и успел, схватив его за запястье, вывернуть ему руку назад.
— Вы просто до невозможности ребячливы, Зейфель! Когда вы повзрослеете? Ну к чему приведет эта ваша демонстрация силы?
— Отпустите меня и вы увидите, какой я ребенок! — воскликнул он. — Вы будете лежать в пыли и грызть от бессилия свои грязные ногти!
Продолжая кричать, он старался вырваться, и на глазах его выступили слезы ярости. Быть униженным на глазах любимой женщины — это непереносимо для любого мужчины.
Эллен подошла к нему и положила руку на плечо.
— Успокойтесь, Ларри. Если вы будете продолжать в таком же духе, я попрошу вас удалиться.
Он перестал вырываться, как только почувствовал ее прикосновение, но мускулы его не расслабились. Я выпустил его. Ларри повернулся к Эллен, дрожа от ярости.
— Вы не слышали, что он сказал?
— Что именно?
Она была спокойна. Может быть, слишком спокойна. Ее красота в эту ночь казалась особенной. Я заметил несколько морщинок у нее на лбу и темные круги под глазами.
— Он фактически чуть ли не обвиняет вас в убийстве мужа, а меня — в предательстве.
— В самом деле? — спросила она, подняв брови и повернувшись всем корпусом ко мне.
— Ларри выдумывает. Форест, этот сотрудник ФБР, сказал, что смерть вашего мужа можно рассматривать как невольное убийство. Я же спросил адвоката Зейфеля, считает ли он, что похитители являются по сути убийцами.
— Я не вижу здесь ничего, что бы имело отношение ко мне.
— Я тоже.
— Но вы, наверное, явились сюда не для того, чтобы узнать мнение Ларри?
— Не только для этого.
— В таком случае давайте прежде всего покончим с вопросом о смерти Абеля. Я думала об этом весь вечер и всю ночь и полагаю, что лучше всего сказать вам правду.
Зейфель, стоявший перед ней, всем своим видом демонстрировал готовность защитить ее.
— Ни слова, Эллен! Безрассудно делать необоснованные заявления в таком состоянии, в каком вы сейчас находитесь.
Эллен даже не взглянула на него.
— Это вернет мне самоуважение, — по-прежнему спокойно сказала она. — К тому же у меня нет ни сил, ни мужества для того, чтобы играть роль неутешной вдовы.
