На бревне покуривал, покашливал дед. Из-под фуражки свисал платок на сниклые плечи — от комаров. Лески его закидушек насторожены на тальниковые тычки — как заклюёт, так и видно будет. Возле деда брезентовая сумка. В ней билась крупная рыба.
Ребята булькались возле закидушек.
«Значит, у деда клюёт», — смекнул Володя и тоже закинул удочку.
— Вот и бродят, и бродят, — бубнил дед. — Тока отгоню, они снова лезут. Нигде нет им рыбалки, тока у меня под ногами…
— Ваша леска вон ажно где, а моя удочка тут, — оправдывается Шурик.
Лёня помалкивает.
Дед идёт к тычкам. Сначала нехотя, потом живо выбирает закидушку — плывёт рыбина, грядой вздымая воду. То в одну сторону упрямо тянет, то упирается.
— Сомина! — выдыхает Шурик.
— Какой тебе сомина — карась, — нехотя возражает брату Лёня.
Дед вытягивает на берег жёлтого карася.
— Не клевал, а взялся, — равнодушно замечает он и бросает карася к брезентовой сумке. — Думал уходить, раз такое дело, ещё посижу. — Дед закидывает снасть в реку. Курит на бревне и бормочет: — Вот и ходят, вот и бродят…
Лёгкий ветерок ворошит листья тальников, выворачивая их наизнанку белёсым, ершит воду, сушит лица мальчишек. Рыба не клюёт. Шурик громко говорит — для деда:
— На ракушках мы не знали, куда девать тайменей, а он карасишками хвастается. Мы скоро опять уедем за ракушками, скажи, Лёня?
Лёня кивает и сматывает удочку.
— Айда карасей ловить руками!
— На Кривушку? Вот где караси, Вовка! — Шурик торопливо рассказывает чудеса про Кривушку да поглядывает на притихшего деда.
3
Шурик сбегал домой, принёс мешок, узелок с едой. Ребята сволокли с берега оморочку. Чужую. Она рассохлась, по днищу заюлили ручейки. Выдернули из городьбы три частоколины, сгодятся вместо вёсел. И спешно отчалили, пока не пришёл хозяин оморочки. Схлёстываясь, брызгали палки — оморочка телепалась. Ноги мальчишек — калачами. Сидеть жёстко, неловко, чуть шевельнёшься — оморочка захлёбывает воду бортом.
— Не держись за борта! — ревёт Володе Шурик.
— За что держаться, если тонем?..
— Положи палку, а руки на колени! — командует Лёня. — Так и сиди, раз бестолочь.
Володе мокро и жутко — весь окаменел. Проехали немного вверх по течению Жура и круто загребли в узкую, кочкастую канаву. Хлещут кривые частоколины по осоке да камышу; порхают стрекозы — синие, светло-коричневые; зелёная вилась над ухом Шурика. Он мотал головой — думал, комар. Переплыли озерцо, и оморочка ткнулась в траву.
— Перетаск, — сказал Лёня Володе. — Перетащим оморочку — кривун срежем.
У мальчишек реки Жур особый интерес к перетаскам. Если плывут двое, так и мечтают, где бы «срезать» кривун. Часами волокут по кочкам и кустам лодку, — устанут, оборвутся. За это время можно бы несколько раз обогнуть кривун, но мальчишкам до́роги не время и силёнки, а одолённый перетаск.
Сначала волокли оморочку ползучей травой. Лёня — за цепь, Володя и Шурик — за поперечины, бежали на полусогнутых ногах. Едва отдышались — опять бегом. Запалились.
Оморочку перевернули, выплеснули с литр воды. Дёрнули.
— Как легко! Давно бы надо вылить.
Взмокрели мальчишки; слиплись чубы, руки как отбиты.
— Давай по палкам, — осеняет Шурика.
Бросили частоколины, снова потянули оморочку. Стало не легче. Палки запутывались в траве, не катились. Шурик поднял мешок.
— Килограммов пять будет! — кинул на своё плечо.
Без мешка оморочка волочилась как будто легче, но недолго, с каждым шагом словно наливалась свинцом. Уже близко береговой тальник, поблёскивает река. А сил нет у мальчишек.
— Шурка, ну-ка тяни!
— И так тяну, не видишь! Это Вовка филонит…
Наконец оморочка клюнула под уклон и захлюпала носом в воде. Ребята упали на руки и жадно пили. Потом стащили с себя одежонку и ринулись в бегучую прохладу. Они ликовали, как землепроходцы, которые в древности перетаскивали челны из одной реки в другую — известную только по рассказам бывалых людей.
Шурик выловил из мешка узелок, отломив ломоть хлеба, уминал с огурцом.
— А на рыбалку что! — Лёня выхватил у него хлеб, но не спрятал в мешок, тоже проголодался. Он разделил ломоть на троих. Когда съели, достал ещё. Так и прикончили ребята хлеб и огурцы.