Свет в окне - страница 134

Шрифт

Интервал

Отброшенная дверь громко ударила в стенку.

– Я! Кому!..

Олька обернулась.

Бутылка в руке, пьяный ввалился в комнату, схватил выглаженную рубашку, вторую и швырнул на пол.

– Кому я! Сказал!

С яростью втаптывал в пол каждое слово, потом снова бросал и с наслаждением топтал белье под стеклянное бульканье водки.

Девочка стояла неподвижно, вцепившись в утюг, и в голове крутился совершенно праздный вопрос: прольет – не прольет?

Вдруг стол резко качнуло в сторону: пьяный зацепился за шнур и, падая, схватился за книжную полку. Та накренилась, и книги, одна за другой, с глухим стуком начали валиться на пол, а бутылка, оброненная секундой раньше, уже катилась к окну, ритмично выплескивая водку.

– Ты, т… ты!!

Он выхватил с полки толстый оранжевый том и замахнулся. Отпрянув, девочка выставила утюг:

– Уйди!

Вышиб у нее книгой утюг и размахнулся – раз, другой, третий, цедя сдавленно:

– Ты, ты! Т… ты!!

Что-то хрустнуло противно и очень больно, и быстро-быстро полилась кровь. Тот отбросил книгу, рванул воротник и засипел: начался приступ. С багровым лицом, сотрясаясь в кашле, он выскочил.

От холодной воды пальцы ломило до боли, и это отвлекало от носа. Притронуться к нему было страшно, смотреть тоже. Олька смыла кровь, положила мокрое холодное полотенце на лицо и так, с запрокинутой головой, вернулась в комнату.

Среди развороченных книг и истоптанного белья валялся Майн Рид. Пятый том, где «Белая перчатка» и «В дебрях Борнео». Тем же мокрым полотенцем она стерла с него кровь, отворачивая лицо, чтобы не закапать снова.

В портфель уместились тетради, краски – бабушкин подарок и дачный Гоголь. Учебники не влезли. Хорошо, что не успела снять школьную форму.

Все стадии приступа она давно выучила: сипенье, кашель, удушье.

Терция – доминанта – терция.

Скорей; скорей, пока не вернулась мать.

Уже темно, и никто не обратит внимания на ее лицо. В трамвае можно сесть на последнее сиденье, там темнее. И варежку держать у лица, как будто замерзла или насморк.

Олька застегнула пальто и неслышно закрыла за собой дверь.

В коридоре было пусто.

Кровь больше не текла, но голову она все еще держала чуть запрокинутой, и поэтому, наверное, список призраков навсегда отпечатался в памяти белыми буквами на черной доске:

Нейде

Шихов

Гортынский

Ганич

Бергман

Стейнхернгляссер

Зильбер

Буртс

Эгле

Строд

Оставайтесь. Я сюда больше не вернусь.

Интерлюдия

Ночь длиною в пятнадцать лет

Самое удивительное, что здесь ничего не изменилось за пятнадцать лет. Зеркало было тусклым – или пыльным, рама потемнела. Доска висела на прежнем месте, и фамилии на ней остались без изменения. Кто и когда написал их? Раньше Ольга не задумывалась – просто сочиняла этих людей, подбирая для них судьбы и костюмы, а потом забыла об их существовании, которое было не более чем условностью. Как и сама она в свои пятнадцать лет – половина прожитой жизни! – была для нее сегодняшней почти условной фигурой до того момента, когда вошла в этот дом.

И не вошла бы вовсе, если бы не чисто практический довод: надо что-то делать с этой ненавистной квартирой, в которой она до сих пор была прописана и являлась, таким образом, единственным, хоть и номинальным, жильцом.

Давным-давно, те же пятнадцать лет назад, умер спившийся отчим, о чем Ольге тогда сообщила крестная, назвав и дату похорон со слабой надеждой, что она придет.

Не пришла, конечно. Ни на кладбище, ни сюда.

Мать в первое время суетилась: звонила, настаивала на встрече: «Нам нужно поговорить», однако у бабушки не появлялась, так как на теплый прием рассчитывать не могла.

Между тем время по-будничному шло или, выражаясь более поэтично, летело, сглаживая на своем пути лишние углы и присыпая песочком рытвины.

Остался позади университет. Ольга выбрала почему-то геологию – специальность скорее мужскую. Девиц на факультете было не много, а таких настырных, как она, пожалуй, еще меньше – во всяком случае, на кафедре геологоразведки, где она была известна своей одержимостью месторождениями Сибири.

Туда, в далекую и знакомую только полезными ископаемыми, особенно нефтью, Сибирь она и стремилась. Ольга знала, что однокурсники посмеивались над ее увлеченностью, но посмеивались беззлобно – ребята в группе были славные.