– Ей это показалось, Ид? – спросил мистер Гаскон, фыркнув. – Или ты действительно собирался?
– Ты ведь только что хвастался своей маленькой танцовщицей! – отбрил его Кеннет.
Лорд Пелем усмехнулся:
– А также прекрасными и темпераментными представлениями, которые она дает на сцене и вне ее. Я просто держался галантно с миссис Херрипгтон.
– Ха! – бросил мистер Гаскон.
– Вдовушка, что и говорить, весьма многообещающая, – сказал лорд Пелем. – Она сообщила мне, что белокурые мужчины доводят ее до неистовства, особенно если они обладают военной выправкой и холодными серебряными глазами. Как Бог свят!.. – И он поднял правую руку, а его друзья разразились хохотом. Он тоже рассмеялся.
– В настоящее время я не посещаю рынок любовниц, проговорил Кеннет, вставая. – Заедемте в Хэверфорд-Хаус выпить портеру? А потом в Олмак? Ну так как?
– Нам нельзя опаздывать ни на секунду, – сказал ми стер Гаскон. – Иначе эти драконы не пропустят нас даже если мы выставим вперед вас, Кен, чтобы вы очаровали их вашими белокурыми локонами, военной выправкой и холодными серебряными глазами.
Друзья расхохотались.
Они все еще смеялись, когда приехали в Хэверфорд Хаус на Гросвенор-сквер. По дороге они разыгрывали «битву при Ватерлоо» – разумеется, шутя, а не ту кровавую бойню, которую переживали на самом деле. Они представляли ее в виде поединка между французским и британским борцами. Победил врага белокурый красавец, отличавшийся безукоризненной военной выправкой и серо-стальными глазами – холодными, как лед, и острыми, как пики. Эта способность смеяться, доводя серьезное до абсурдного, поддерживала их все годы, когда их жизнь была не слишком веселой.
– Подайте в гостиную портеру и бренди, – сказал Кеннет дворецкому.
– Да, милорд, – ответил тот. – Милорд…
– Можно было бы послать Ида вместе с тобой как твоего оруженосца, – говорил меж тем мистер Гаскон.
– Известно, что его синие глаза производили сокрушительное впечатление на некоторых особ, которые имели несчастье заглянуть в них.
– Если бы старину Бони можно было победить, выставив против него в качестве борца женщину… – вздохнул лорд Пелем.
– Она, наверное, предпочла бы смуглых латиноамериканских кавалеров, – парировал Кеннет, – с черными напомаженными волосами и завитыми усами.
Все засмеялись. Кеннет открыл дверь в гостиную, приглашая своих друзей.
Но, сделав всего несколько шагов, остановился как вкопанный. С кресла, стоявшего у камина, поднялась женщина – высокая, изящная, гибкая, как ива. В модном бледно-голубом платье, простом и элегантном. Ее темные и блестящие волосы мягко вились, обрамляя лицо, сзади они были высоко заколоты. Овальное лицо дамы напоминало лица мадонн на картинах итальянцев эпохи Ренессанса. На щеках ее горел румянец, глаза светились. Выглядела она совершенно здоровой. И была красавицей.
Кеннет сделал несколько быстрых шагов, затем остановился и низко поклонился. Она присела, не сводя с него темных глаз.
– Сударыня, – произнес он, – вы добрались очень быстро. Надеюсь, у вас все в порядке?
– Да, милорд, благодарю вас, – ответила она.
– Надеюсь также, что ваше путешествие было не слишком утомительным?
– Оно было очень приятным, благодарю вас…
У него захватило дух, он потерял дар речи. Это казалось совершенно нереальным – что она, Майра, здесь, в Лондоне. Приехала. Не стала ему противоречить. Он сделал еще два шага к ней.
– Честь имею представить вам своих друзей. Мистер Гаскон. Лорд Пелем. – Обернувшись, он заметил их любопытные и восхищенные взгляды. – Графиня Хэверфорд, джентльмены!
– Мистер Гаскон. Лорд Пелем. – Она присела.
– Миледи.
– Сударыня.
Они поклонились.
Все было чопорно и официально.
– Ну конечно же, – сказал Кеннет, вы ведь уже знакомы.
Сначала узнавание забрезжило в глазах Нэта.
– Когда мы гостили в Данбертоне, – проговорил он, как-то вечером вы играли на фортепьяно для танцующих! Весьма рад снова видеть вас, сударыня.
Лицо Идена напоминало непроницаемую маску, за которой скрывалось крайнее смущение.
– Вы продемонстрировали тогда замечательный талант пианиста, сударыня, – сказал он.
Она улыбнулась.
– Прошу вас, дорогая, садитесь, – проговорил Кенн и тут же выругал себя за то, что назвал ее «дорогая», – это прозвучало так неестественно. – Я просил принести сюда портвейн. Не велеть ли подать также и чаю?
