Едва она поднялась наверх и оказалась на открытом месте, не защищенном ни парком, ни лесом, как ветер и снег ударили ей в лицо. На мгновение ее охватил страх – она поняла, что разыгралась настоящая буря. Не повернуть ли обратно? Хотя Майра была довольно тепло одета, она уже озябла. Но вернуться, выставить напоказ свою глупость – это было бы невыносимо. И кроме того: если идти очень быстро, она доберется до дома через час с небольшим.
Майра шла очень быстро.
* * *
Сначала Кеннет решил, что Майра просто вышла на минутку в дамскую комнату или буфетную – утолить жажду. Потом подумал, что она прячется в одной из этих комнат. Но, осмотрев буфетную, он убедился, что там никого нет, кроме совсем юной пары, бродившей под веточкой омелы. А от своей двоюродной бабки граф узнал, что мисс Хейз нет и в дамской комнате. Тогда Кеннет решил, что она скорее всего сама нашла дорогу в отведенную ей спальню. Он мысленно отчитал себя за то, что не оставил ее в бальной зале, в каком-нибудь подходящем для нее обществе, ведь все ее знакомые соседи уже уехали. Но дворецкий заверил графа, что не объяснял мисс Хейз, как пройти в отведенную для нее комнату. Когда же дворецкий спустился вниз и расспросил домоправительницу, та ответила, что также ничего не говорил, молодой леди. После чего миссис Уайтмен сама поднялась: наверх и убедилась, что комната гостьи пустует.
Значит, Майра Хейз спряталась где-то в другом месте, не без раздражения подумал Кеннет. Некоторое время граф бродил по темным комнатам, держа над головой подсвечник с горящей свечой. Она же замерзнет, беспокоился он В этих комнатах не натоплено. Внезапно поиски были прерваны появлением дворецкого, который принес сообщение о том, что мисс Хейз полчаса назад покинула дом одна и ушла пешком. Дежурный лакей задрожал и побледнел, когда его сиятельство спросил, какого дьявола тот позволил ей уйти. Впрочем, граф напрасно отчитывал лакея – слугам не положено задавать вопросы господам, гостям его сиятельства,
– Принесите фонарь! – распорядился Кеннет, направляясь к лестнице. – И толстый плед;
Она, наверное, уже доберется до дома еще до того, как он пустится в путь, размышлял Кеннет, переодеваясь без помощи камердинера. Граф надел высокие сапоги, пальто, бобровую шапку, обмотал шею шерстяным шарфом и натянул кожаные перчатки на меху. Надо заявиться в Пенвит-Мэнор следом за ней и вытрясти из нее всю душу, думал помрачневший граф, выходя из своей комнаты и направляясь к лестнице. Наверное она уже почти добралась до дома. Он перекинул плед через руку и взял у слуги фонарь, крышка которого должна была предохранить пламя от ветра. Граф очень хотелось застать Майру дома, чтобы хорошенько отчитать ее. При мысли о том, что он придет в Пенвит, а ее там не окажется, Кеннет содрогнулся. Что он тогда станет делать?
Граф свернул к конюшням и секунду спустя вышел оттуда в сопровождении Нельсона, который прыгал и кувыркался от восторга, предчувствуя неожиданное удовольствие – ночную прогулку с хозяином. Снег, судя по всему, пса совершенно не смущал.
Кеннет попытался убедить себя, что с тех пор, как последний раз выходил из дома, ветер немного поутих, а снег уже не такой густой. Но он понял, что обманывается, еще до того, как добрался до верхней дороги и вышел из низины, заросшей деревьями. Ветер налетел с такой силой, что у него перехватило дыхание. Кеннет одной рукой удерживал на голове шапку, другой же прижимал к себе фонарь, не давая пламени угаснуть. Снег был глубокий, и дорогу совершенно замело. А снежные вихри все кружились и кружились, так что впереди почти ничего не было видно.
И тут Кеннет по-настоящему испугался. Не за себя. Он давно уже относился равнодушно ко всякой опасности, грозившей лично ему; к тому же граф привык целыми днями находиться на открытом воздухе в любую погоду. Ведь Испания – страна крайностей. Кеннет боялся за Майру – женщину, оставшуюся в одиночестве среди снежной бури. Он так испугался, что даже забыл о своем гневе. Пробираясь по дороге, Кеннет то и дело смотрел под ноги, ища следы Майры. Наконец с ужасом понял: если она действительно пошла этим путем, ее следы уже замело. Нельсон с восторженным лаем бежал рядом, радуясь такой замечательной прогулке.
