Сразу же после обхода палаты Пучков надел халат и вышел на веранду лазарета, примыкавшую к саду. На открытой веранде стояло много шезлонгов и несколько шахматных столиков. К некоторым больным пришли близкие и родные. Один техник из третьей учебной эскадрильи разговаривал с женой, сидя на скамейке под пирамидальным тополем.
— Держи! — К Пучкову полетело огромное красное яблоко.
Пучков поймал его, вытер краем халата, съел и почувствовал аппетит. Его здоровье восстановилось, но врач, приезжавший к месту аварии, столько наговорил своим коллегам, что те решили после обследования в госпитале подержать пострадавших еще и в лазарете. Чернова, правда, по его просьбе выписали. Но у Пучкова кровяное давление все еще оставалось высоким, и он безропотно ждал, пока оно снизится.
— Сергей! Твоя идет! — крикнул тот техник, что бросил яблоко.
Пучкова точно смерчем унесло с веранды. Он быстро прошмыгнул в палату, юркнул в постель и почему-то накрылся с головой. Дежурной сестре сказал:
— Если ко мне придет женщина — не пускать! Умоляю вас!..
Минут через десять сестра подошла к нему с пакетиком под мышкой, жареным гусем в руке и запиской, сложенной треугольником. Через целлофан, в который был завернут гусь, была видна его поджаренная пупырчатая кожа, она блестела от масла...
— Вот вам передача, а вот записка...
— Сестра! — трагическим голосом воскликнул Сергей, узнав почерк Зины. — Сейчас же, сию минуту верните передачу и записку...
— Вот новости! Предупреждали бы раньше! — недовольно сказала сестра. — Теперь я взяла и неудобно возвращать...
Она совала ему записку, а Пучков отводил назад руку.
— Сестрица, — взмолился Сергей, — скажите, что врач не разрешает. Запретил! Придумайте что-нибудь...
— Какие-то принципы!.. — Углы ее рта подались книзу. — Что ж, пожалуйста!..
И она с недовольным видом унесла передачу с запиской...
В госпитале и лазарете Пучков многое передумал.
Он уже ругал себя, что ценой унижений и угроз уговорил Строгова не разрушать его семьи. Ему теперь казалось, что сделал он это сгоряча, по инстинкту самозащиты, когда хотят оторвать твое, родное. «Да и какой я был бы муж, если дал бы увести свою жену без боя?» — думал он, припоминая, как разговаривал со Строговым.
Теперь он считал, что, если бы Зина ушла от него, потеря была бы невелика. О том, что ее имя было написано в небе, теперь говорили на каждом перекрестке авиагородка. Слыша эти разговоры, Пучков стискивал зубы и спешил скрыться. Пучкову казалось, что вслед ему, показывая пальцем, говорят: вот он, тот самый, который пригрел на груди «аэрокобру». Словцо это, сгоряча брошенное Ершовым на месте аварии, облетело военный городок так же быстро, как и весть о том, что в небе над аэродромом было написано имя «Зина».
Когда сестра ушла, Пучков лег и накрылся одеялом. Он приказал себе не думать о жене, но мысли не повиновались его воле. «Жареным гусем хочет задобрить! Какая ловкая!»
Через полчаса подошла сестра, сказала:
— К вам пришли...
— Опять она?
— Нет, мужчина. На Дон-Кихота похожий.
«Корнев», — догадался Пучков.
У веранды действительно стоял Корнев. Еще из гарнизонного госпиталя, за минуту до отправки в лазарет, Пучков звонил в эскадрилью, просил его прийти.
— Неужели ты думал, что я без звонка не приду? С Громовым возились... Потом имущество от него принимал, — объясняя, шагнул к нему Игорь.
— Хочешь стать един во всех лицах? Помощник групповода политзанятий, и комсорг, и техник звена, и старшина...
— Хотели назначить Князева, а тот ни в какую... Ну комэск и приказал принять пока мне.
— Что же он, не знает, что ты уезжаешь?!
