Иван Матвеевич решил дальше не ехать. Не велик в чинах, чтобы на востоке кто-то приготовил ему кров.
А здесь не так уж и страшно. Бои уходят к Москве. Неужели одолеют все-таки? Не может быть...
От нечего делать Игорь и Женька бродили целыми днями в окрестностях совхоза с местными мальчишками, смотрели на родной город, все еще дымившийся вдали.
Днем за зубчатой каймой леса висела черкая шапка дыма, ночью она была огненной и страшной, Иногда вспыхивали за лесом багровые султаны дыма, выли бомбардировщики, выходя из пикирования с выворачивающим душу звуком. И казалось, что от дальнего грохота и содрогания земли обнажалась красивая роща. Белоствольные высокие березы испуганно вздрагивали, по ветру летел багрянец сморщившихся листьев.
В тот же день возле рощи Игорь увидел Невского. Друзья обрадованно схватились за руки. «Комбриг» был в стеганке, в шапке набекрень, руки у него были расцарапанные и припухшие.
— Ты где живешь? — спросил он.
— В ларьке, а ты? — спросил Игорь.
— В детяслях пока. Но на днях уйду в первый полевой военкомат. Мне шестнадцать. Должны взять. Ты слышал, как ночью бабахнуло? Волжский мост, говорят, взорвали...
Невский был в курсе всех новостей: оказывается, он успел подружиться с лейтенантом из зенитной батареи, что стояла в роще. Невский сказал, что Москвы наши ни за что не отдадут, что все главные силы Красной Армии стягиваются к Москве. И немцев там ждет разгром.
Игорь охотно поверил этим словам. Это же, но по-своему говорил и отец Женьки Громова.
У скотного двора за рощей завизжал поросенок.
— Войны, что ли, боится? — пошутил Невский.
— Пойдем посмотрим, — предложил Игорь. Друзья побежали по полю к скотному двору. Над красной черепичной крышей двора кружились перья; высоко парил гусиный пух; слышалось мычание, кудахтанье, блеяние. Вдоль частокола, отгораживающего двор от пашни, бегал поросенок с черной меткой на лбу. За ним гонялся парень в клетчатой окровавленной рубахе, с топором в руках. Бедное животное металось от одной стороны изгороди к другой, прыгало, задирало ноги на верхнюю перекладину частокола. Обезумев, оно стукнулось мордой об ограду и выломало один кол. Голова застряла в заборе, как в верше. Парень в окровавленной рубахе перепрыгнул забор и с разбегу ударил поросенка обухом между глаз. Животное рухнуло на землю. Парень снова перескочил забор и резанул по шее лезвием топора. Двое рабочих схватили поросенка за задние ноги и поволокли в двери скотного двора; кровавый след растянулся по земле. Внутри, под крышей, лежали свиные шкуры и только что освежеванные туши. Их рубили на низком пне на большие куски и на носилках тащили к старому скотному двору, над которым с клекотом кружилось воронье.
— Что вам тут надо? — злобно спросил парень в окровавленной рубахе, увидев Игоря и Невского.
«Сущий Чингис-хан», — подумал Игорь, всмотревшись в лицо парня.
— Мясо от фрица прячете? Давайте поможем, — предложил Невский.
— Без вас обойдемся. Катись отсюда, — ответил парень.
— Полноте, Ефим, пусть вон бочку катют, — сказала старуха, вынося со двора в багровом переднике свиную ляжку.
Вдоль стены нового скотного двора к старому несколько человек катили огромный деревянный чан. Он все время заворачивался к забору.
— Раз, два — взяли! Раз, два — взяли! — командовал старик с красными, прокуренными усами.
— Ладно, помогайте, — строго сказал Ефим. Друзья перепрыгнули через забор и подскочили к чану. Они помогли закатить его в старый скотный двор и опустить в глубокую яму.
Старик с прокуренными усами поставил перед ними ржавое ведро со свининой и сказал:
— Парнишки! Холь не хотите, чтоб все это хвашист пожрал — нихому не хаварити. Нихто из хороцких не знает, хде мясо.
— Вы комсомольцы, наверное? — перебил старика Ефим, насупленный и строгий.
— Ну, комсомольцы, а что? — недовольно спросил Невский.
— Уж не подводите меня. Мне надо было отогнать вас... а я... — Ефим переступил с ноги на ногу.
— Мы не продажные, — решительно заявил Игорь. — И мяса нам не надо. Пошли.
И Невский с Игорем направились к воротам.
— Да что вы, парнишки, на сухарях, чай, сидите... — засеменил за ними старик, подхватив ведро.
