— Окна потом! — крикнул Ефим. Он вышиб ногой стекло другого шкафа и стал вываливать оттуда чайную посуду. Она со звоном разбивалась об пол, ее ударяли ногами, Игорю приходилось рукавом закрывать лицо, чтобы розбрызг стекла и фарфора не влетел в глаза.
— Бей! — кричал Колька.
— Бей! — вторил ему Минька.
— Бей! Чтобы немцу не досталось, бей! — орал Ефим. Он выволок ящик с ложками и, как гранаты, стал бросать их в люстру. Несколько раз он попадал в электропровод, люстра раскачивалась, как кадило. Из кухни через раздаточное окошко кто-то выбрасывал дюралевые бачки. Их «брали на ножку», как футбольные мячи, отшвыривали в стену; штукатурка осыпалась, шурша и пыля. В диком экстазе метались в пыли мальчишки, топча миски, тарелки, ложки, обломки стульев, сахарницы, солонки, и, когда Ефим приказал бить стекла, они с особым азартом принялись метать в окна все, что валялось на полу. Подчиняясь взрыву какого-то странного чувства, Игорь подскочил и сорвал со стены огнетушитель.
— Разойдись! — завопил он, ударяя стержень о пол. Шипящая струя вырвалась из красного баллона и желтой пеной стала зализать крошево металла, стекла, дерева, фарфора. И вдруг кто-то гаркнул:
— Васы-ыр... тикай, кто жить хочет... И все рванули врассыпную...
Через несколько дней Ефим позвал Игоря к себе домой и сказал:
— Ума у нас ни на грош. Тоже мне, Джеки-потрошители!.. Не могли уж посильнее насолить фрицу. Испортили у столовой вид и рады... А в Белоруссии и на Украине пионеры штабы сжигают... Вчера, между прочим, нашу столовую фрицы сделали конюшней. Сорок три лошади туда завели... Вот бы поджечь, а?
— Поджечь — дело нетрудное. У моей бабушки в деревне, когда колхозы организовывались, действовал один кулак. Все сараи и клети спалил. И долго не знали, кто это делал. А действовал он вот как: ставил в сарай миску с керосином, в нее — свечу. Зажжет свечу, сядет на велосипед и уедет в другую деревню километров за двадцать, И шумит там, кричит...
— Подготовляет алиби...
— Ну да... Если заподозрят, может доказать, что его в той деревне не было...
На этом разговор и кончился, а через два дня Игорь проснулся от дикого ржания, конского топота, выстрелов и сполохов за окном. Когда обитатели ларька выбежали на улицу, языки пламени пробили драночную крышу. Сосновая дрань, стреляя, летела в стороны. Когда стропила рухнули, снова послышалось дикое ржание. Игорь подумал: «Ефим поджег. Молодец».
В этот же день немцы похватали всех подростков совхоза: оказывается, часовой у штаба еще вчера вечером видел возле конюшни два маленьких силуэта.
За Игорем пришли на четвертый день. На всю жизнь запомнил он, как шел впереди полупьяного полицая к красивому, с колоннами, двухэтажному каменному дому, в котором был сельскохозяйственный техникум. Теперь немцы разместили здесь штаб. В конце длинного коридора полицай втолкнул его в погреб с железной дверью...
— Ну, как там Москва?
— Москву еще не заняли? — спросило из темноты несколько голосов сразу.
Было так темно, что Игорь не видел людей, но по вопросам понял, что это свои.
— Нет, Москва наша. Москву не сдадут! — воскликнул он с радостью.
— Москву не сдадут? — спросил кто-то с явной угрозой. — Ее уже сдали...
— Неправда! — закричал Игорь. — Он врет, товарищи!
— У тебя, паря, хороший ватник, — услышал Игорь знакомый голос, и вдруг чьи-то сильные руки сграбастали его за полы стеганой куртки и выволокли на середину комнаты. — Расстегивайся!..
Игорь упирался тонкими длинными руками в колкую бороду, стараясь вырваться.
— Расстегивайся, тебе же будет лучше!
Игорь замер в недоумении.
Те же сильные руки распахнули куртку, послышался треск раздираемой материи. Человек, стоявший перед Игорем, стал вытаскивать из его куртки вату.
— Отстань от паренька! — к Игорю подошли трое и отстранили человека, который разорвал полу его стеганки.
— Игорь, Игорь! — узнав его, закричали Ефим и Колька Беленькие, они сидели в погребе уже три дня.
Ефима уже водили на допрос и пытались узнать, кто поджег конюшню и где закопано сто овец, забитых рабочими накануне прихода немцев, но он ничего не сказал.
— И ты молчи. Сознаешься — расстрел! — закончил Ефим и отошел от Игоря.