Узнав об этом от людей, Ума записала в своей тетрадке: «Дада, припадаю к твоим ногам, возьми меня в свой дом! Я больше никогда не буду сердить тебя».
Однажды, закрыв дверь, Ума сидела у себя в комнате и записывала в тетрадку какие-то наивные, неразумные слова. Ее золовка Тилокомонджори, которая была очень любопытна, подумала: «Надо посмотреть, зачем это боу-диди[25] закрывает дверь? Что она там делает?»
Девочка посмотрела в дверную щелку, увидела, что Ума сидит и пишет, и очень удивилась. Еще никогда Сарасвати[26] не проникала так незаметно на женскую половину их дома.
Ее младшая сестра Конокомонджори тоже подошла к двери и стала подглядывать.
А за ней прибежала и самая младшая сестренка, которую звали Ононкомонджори. Приподнявшись с большим трудом на цыпочки, она заглянула в щелку и увидела нечто пресмешное.
Ума сидела и писала, как вдруг за дверью послышался шепот трех знакомых голосов и хихиканье. Она сразу поняла, в чем дело, торопливо сунула тетрадь под сари и, замирая от стыда и страха, зарылась лицом в постель.
Узнав об этом происшествии, Перимохон серьезно задумался. Беда, если женщина примется писать! Потом появятся повести, за ними — романы, а кто будет заниматься домашним хозяйством?
После долгих размышлений он пришел к весьма поучительным выводам: священный супружеский союз возникает из соединения силы женской и силы мужской, но если знания ослабят женскую силу, то в женщине начнет преобладать сила мужская. Дальше: столкновение двух мужских начал создаст такую разрушающую силу, которая уничтожит супружеский союз, следовательно, женщина останется вдовой.
До сих пор никто еще не выдвигал теорию более оригинальную!
Вечером Перимохон пришел к Уме и как следует отчитал ее, не поскупившись при этом на насмешки:
— Теперь тебе остается только заказать шамлу![27] А потом моя жена заложит карандаш за ухо и отправится в контору.
Ума не могла хорошенько понять, о чем он говорит. Она никогда не читала статей Перимохона, поэтому чувство юмора у нее было еще недостаточно развито. Но она расстроилась до слез и долгое время после этого разговора ничего не писала.
Однажды осенним утром какая-то нищенка запела под окном песню Агомони[28]. Прижавшись лицом к оконной решетке, Ума молча слушала. Она была одна, светило осеннее солнце, и ей вспомнилось детство. А когда она вслушалась в песню Агомони, то больше не могла выдержать.
Ума не умела петь, но с тех пор, как она научилась читать и писать, у нее появилась привычка записывать услышанные песни. Тогда ей становилось не так обидно, что она не может их петь.
Нищенка под окном пела:
Говорит прохожий: «Мать Умы,
Вон потерянная твоя звезда!»
Мать-королева от счастья
Едва не сошла с ума.
«Где ты, где, моя Ума? —
Говорит королева и плачет.—
Иди ко мне, Ума, иди!
Иди ко мне на колени!»
Протянула девочка руки,
Мать обнимая за шею,
И с обидой шепчет: «Когда же
Возьмешь ты меня домой?»
Сердце Умы переполнилось тоской, на глаза навернулись слезы. Она тихонько позвала певицу, закрыла дверь и, старательно выводя буквы, стала записывать песню в свою тетрадку.
Но Тилокомонджори, Конокомонджори и Ононкомонджори все видели через щелку. Они захлопали в ладоши и закричали:
— Боу-диди, а мы видим, что ты там делаешь!
Ума быстро открыла дверь, вышла из комнаты и жалобным голосом стала их упрашивать:
— Не говорите никому об этом, припадаю к вашим ногам! Я больше никогда не буду так делать, я больше никогда не буду писать!
Тут она заметила, что Тилокомонджори тянется к ее тетрадке. Прижав тетрадку к груди, Ума убежала.
Золовки хотели отнять тетрадку силой, но, сколько ни старались, у них ничего не вышло. Им пришлось позвать на помощь своего умного брата.
Явился Перимохон и с важным видом сел на кровать.
— Отдай тетрадку! — сказал муж грозным голосом и, видя, что приказание его не выполняется, повысил голос еще на два тона: — Отдай, тебе говорят!
Девочка прижала тетрадку к груди и умоляюще смотрела на мужа. Когда же она увидела, что Перимохон поднялся, чтобы отнять тетрадку, она бросила ее и сама тоже упала на пол, закрыв лицо руками.
Перимохон поднял тетрадку и стал громко читать все, что в ней было написано. С каждой фразой Ума все сильнее прижималась к полу, а три девочки-слушательницы заливисто хохотали.
