«Сааб» тронулся с места. Я за ним ярдах в тридцати. Когда он повернул на оживленную Фулем-роуд, я уменьшил дистанцию и чуть не врезался ему в бампер — так боялся упустить.
В темное время суток непросто следовать за машиной. Отстанешь — видишь только задние огни, а они у всех одинаковые.
С другой стороны — трудней, конечно, понять, что тебе пристроились в хвост. Приходило ли им вообще такое в голову?
Лилли-роуд… Потом по Фулем-Пэлис-роуд до Хаммерсмита. Потом шоссе А4 и автострада М4 — обычный путь в аэропорт Хитроу. Пять тридцать: густой и медленный поток машин в сторону Хаммерсмита, и, значит, я могу держаться близко. Часто так близко, что вижу их затылки.
А как насчет чтения их мыслей? Если они решили вместе дать дёру — наверняка это скажется, наверняка будет какой-то пульс, какая-то вибрация в них обоих, заметная даже по положению голов. Если же намерены распрощаться…
Фулем-Пэлис-роуд. Мимо больницы Чаринг-Кросс, где он работает. Где осматривает женщин.
И будет работать дальше? Повернул ли он в ту сторону голову, невольно, пусть даже на секунду, или заставил себя смотреть только вперед?
Когда следуешь за кем-то, а он не знает, трудно не почувствовать трепет власти. Как будто можешь решать их судьбу. Твоя подошва над семенящим жуком.
Таинственное побуждение оберегать.
Кольцевая развязка у Хаммерсмита. Они свернули налево на А4. Там поток убыстрился, и держаться близко стало труднее. Но он не торопился, ехал в медленном ряду — два ровных красных огня. Ехал не так, как если бы ему не терпелось оказаться далеко.
Думаю, я знал уже тогда. Она улетала. Она улетала от него. Есть вещи, которые выводишь, высчитываешь головой, есть — которые знаешь нутром. Он сказал Саре правду. У него щелкают последние безвозвратные минуты.
А4, потом М4.
И все же, и все же. Он сидел за рулем, машина была в его власти, все было в его власти. Приближался поворот на Хитроу, и тут-то он мог выкинуть какой-нибудь сумасшедший номер. Мог внезапно газануть. Выжать педаль до отказа, выйти за все границы, лишь бы не дать ей улететь.
Последняя безумная надежда. Его надежда? Или моя? Он про это думал, я про это думал — бывший полицейский, который в свое время полгода проработал на угонах. Ладно, сынок, если любишь с ветерком… Не слежка — погоня (не потому ли в полиции, на самом-то деле?). Под конец — просто охота, беззаконие охоты.
Лицо Дайсона, когда мне пришлось ему сказать, что я превысил полномочия.
А Кристина возвращается — если возвращается — туда, где идет игра без всяких правил.
Три съезда с автострады перед Хитроу, не считая поворота к четвертому терминалу. Возможности стремительно тают, минуты щелкают. Потом громадный аэропорт всосет тебя и охватит, как сеть.
Он держался медленного ряда — того, с которого можно повернуть к первым трем терминалам.
И все же, и все же. Что-то еще может произойти, в последний момент они могут развернуться. Нельзя забывать и про план «Б»: что пройдут регистрацию вместе, как намеревались с самого начала. Предъявят посадочные талоны, и привет. Потому-то он и едет так ровно, так спокойно.
Съехали с автострады, движемся к аэропорту. Рев низко летящего лайнера.
Я знал нутром, что они расстанутся. По туннелю под взлетно-посадочными полосами черный «сааб» ехал мрачно и торжественно, точно катафалк. Точно назад пути уже не было.
Умом я, должно быть, радовался. Но нутро жаждало одного — оказаться неправым.
