Автобус высадил богомольцев и жителей маленькой деревушки, которая окружала монастырь, и уехал дальше. А подруги заторопились к монастырю, следом за остальными верующими. Мариша торопилась выполнить поручение тетки. А Катька… Что же, у Катьки были свои причины, чтобы поторопиться. Ведь с каждой пролетающей минутой она становилась старше. И замуж ей хотелось все сильней.
Для начала подруги обошли монастырь с экскурсией. Все втроем. Их пушистая четвероногая подруга — кошка Маруся — путешествовала в дорожной сумке. Всю дорогу она вела себя примерно. И даже сейчас не издавала ни звука. Только когда подруги подошли к главному храму, она начала царапать сумку изнутри, требуя, чтобы ее выпустили. Но, оказавшись на свежем воздухе, далеко от хозяйки не отходила. И совершила пешую экскурсию вместе с подругами.
Девушки узнали массу интересного о прошлом монастыря, о святых отцах, которые жили и молились во славу божью в этом месте. О том, как в тридцатые годы монастырь был окончательно закрыт и передан во владение какой-то воинской части, которая поселила в кельях солдат, а храм использовала вместо склада.
Все это было очень познавательно, но Мариша томилась. У нее ведь было важное дело. Наконец экскурсия подошла к концу. Мариша помчалась в церковную лавочку. А Катька к святым мощам, чтобы выпросить там подходящего мужа.
— Встретимся через полчаса! На этом же месте!
Этих тридцати минут Марише хватило на то, чтобы выяснить, что ни носков, ни носовых платков церковная лавочка в своем ассортименте не имела.
— Обманули! — ахнула Мариша. — Такой путь проделала, а все напрасно!
Сидящая за прилавком старая грымза в простых старомодных очках и черной кофте искоса глянула на девушку. На вид ей было лет шестьдесят, но с таким же успехом могло быть и сорок, и сорок пять. Эти церковные матушки возраста не имели и с морщинами никогда не боролись, считая это суетой и чуть ли не грехом.
Волосы у матушки были убраны в тугой пучок. И сверху прикрыты чистенькой беленькой косынкой. А морщинистая обветрившаяся кожа опять же еще ни о чем не говорила. Солнце и ветер в больших дозах губительны для нежной женской кожи.
— И в чем же тебя обманули? — осведомилась женщина у Мариши. — Какая у тебя беда?
— Родственник в больнице лежит.
— И кто у тебя болеет?
— Дядя! Родной дядя! Угодил под машину.
— Молись за него! — строго велела ей монашенка. — Все в божьих руках.
— А тетя меня послала к вам, сказала, чтобы я ему купила для исцеления платочек и носочки.
На лице монашенки мелькнуло изумление. Но тут же погасло. Она внезапно тяжело вздохнула. И выложила на прилавок белую тапочку и женский головной платок из простого ситца.
— Вот что тебе нужно, — сказала она. — Тапочка с ноги преподобного. И платочек умащен миро.
— И что с ними делать?
— Носить, — буркнула монашенка и отвлеклась на других покупателей.
Носить? Мариша с трудом представила своего шикарного дядю в одной белой тапочке. И с повязанной женской косынкой головой. Но, с другой стороны, если он, по словам тетки Симы, одной ногой все равно в могиле, может быть, так и нужно? И она, не колеблясь больше, приобрела необходимые вещи.
А также набрала в целебном источнике воды в пластиковую бутылку, которую купила в той же лавочке всего за десять рублей. Еще по совету монашенки она купила для дяди несколько икон — Николая Чудотворца и Пантелеймона Целителя. И нательную ладанку с частицей гроба святого.
И с чувством выполненного долга, очень довольная, вышла из лавочки, почти полностью уверенная, что ее дядя будет спасен. Катьку она увидела почти сразу. Маруся была рядом с ней и неодобрительно взирала на то, как ее хозяйка беседовала с каким-то странным бородатым мужчиной в длинном вытянувшемся свитере, из-под которого выглядывали темные штанины брюк.
Мариша чувства Маруси разделяла. А вот Катьку решительно не понимала. Дядька был хмур, угрюм и, как оказалось при ближайшем рассмотрении, вонюч. Пахло от него вареной рыбой, которую подавали в монастыре на обед и остатки которой застряли в густой бороде и усах старожила.
— Говорю вам, не будет тут никакого автобуса, — бурчал он под нос, явно смущаясь и избегая смотреть Катьке в лицо и пялясь на разрез ее юбки. — До завтрашнего дня не будет.
