Он обернулся при звуках моего голоса.
– Привет, Уилсон. Спасибо, что заглянул.
Я положил руку ему на плечо.
– Как поживаете?
– Могло быть и лучше. – Ной лукаво ухмыльнулся. – Хотя, впрочем, могло быть и хуже.
Именно этими фразами мы неизменно обменивались при встрече. Ной похлопал по скамье рядом с собой, я сел и взглянул на пруд. На его поверхности хаотично плавали опавшие листья, в воде отражалось безоблачное небо.
– Я хочу кое-что у вас спросить, – начал я разговор.
– Что? – Ной отломил кусок хлеба и бросил в воду. Лебедь быстро подцепил его клювом.
– Насчет Джейн, – добавил я.
– Джейн… – пробормотал он. – Как она поживает?
– Хорошо. – Я заерзал, почувствовав себя неуютно. – Она как-нибудь заглянет к вам.
В последние годы мы частенько навещали Ноя то вместе, то порознь. Интересно, о чем они говорили без меня.
– А дети?
– У них тоже все в порядке. Анна пишет статьи, Джозеф наконец нашел квартиру. Где-то в Куинсе, рядом с метро. Лесли отправилась на выходные в горы с друзьями. Она отлично сдала экзамены.
Ной кивнул, не спуская глаз с лебедя.
– Ты счастливчик, Уилсон, – сказал он. – Тебе повезло, что все они выросли прекрасными людьми.
– Конечно.
Мы помолчали. Если смотреть вблизи, морщинки на его лице напоминали ущелья, а сквозь истончившуюся кожу рук виднелись вены. В парке никого, кроме нас, не было. Холод загнал обитателей Крик-Сайда в дом.
– Я забыл про нашу годовщину, – вдруг сказал я.
– Э?
– Двадцать девять лет.
– Хм…
Было слышно, как шелестят на ветру сухие листья.
– Я беспокоюсь, – наконец признался я.
Ной внимательно посмотрел на меня. Сначала мне показалось, что сейчас он спросит о причинах беспокойства, но вместо этого старик прищурился, изучая мое лицо, а затем отвернулся, бросил лебедю еще кусок хлеба и заговорил. Голос у него был мягкий и низкий – старческий баритон с мягким южным акцентом.
– Помнишь, как я читал Элли, когда она заболела?
– Да, – ответил я, и на меня нахлынули воспоминания.
Ной читал жене отрывки из дневника, который он вел до того, как они перебрались в Крик-Сайд. Это была история их любви. Иногда, послушав мужа, Элли вдруг обретала ясность мысли, невзирая на разрушительное действие болезни. Увы, ненадолго – но в те редкие минуты улучшение было настолько несомненным, что в Крик-Сайд смотреть на чудо приезжали врачи из Чапел-Хилла. Чтение помогало Элли, вне всяких сомнений. Впрочем, специалисты так и не сумели выяснить почему.
– Ты знаешь, зачем я это делал? – спросил Ной.
– Наверное, это помогало Элли, – предположил я. – И потом, она ведь сама попросила вас.
– Да, конечно. – Ной сделал паузу. Воздух вырывался из его груди со свистом, точно из недр старого аккордеона. – Но не только. Я делал это и для себя. Мало кто понимал…
Ной замолк, но я сообразил, что он еще не закончил. Лебедь перестал описывать круги и подплыл ближе. Не считая черного пятнышка на груди размером с долларовую монету, он был цвета слоновой кости. Птица застыла на месте, когда Ной вновь заговорил:
– Знаешь, что я помню лучше всего?
Я понял, что он говорит о тех редких днях, когда Элли еще узнавала его, и покачал головой:
– Нет, не знаю.
– Как я влюбился. Вот что я помню. И когда ей становилось лучше, мы как будто начинали все сначала. – Ной улыбнулся. – Каждый раз, когда я читал Элли, то как будто вновь ухаживал за ней, и иногда она опять в меня влюблялась, совсем как много лет назад. Это самое удивительное чувство на свете. Всем ли выпадает такой шанс – влюбляться друг в друга снова и снова?
Он не ждал ответа, и я промолчал.
Мы провели вместе целый час, беседуя о детях и о здоровье. Ни слова более о Джейн и Элли. Разговор с Ноем заставил меня задуматься. Несмотря на тревоги врачей, Ной был в здравом уме. Он не только знал, что я непременно его навещу, но и угадал причину моего визита. В своей типично южной манере он подсказал мне решение проблемы еще до того, как я успел задать вопрос.
И тогда я понял, что следует сделать.
