— А мы все бляхами блестим,
Их асидолом чистим дружно.
Видно, он рассчитывал на то, что именно зеркало начищенной латуни, как блесна рыбу, привлечёт её…
Про то, что Володя обещал быть верным супругом и добродетельным отцом, Витька по настоянию Саньки вставлять в письмо не стал, сказав, что и так всё понятно.
Далее шло описание:
— Ты чуть вошла, я вмиг узнал,
Весь обомлел и запылал.
Потом он решился отправить письмо:
— Но так и быть, письмо своё
Тебе по почте отправляю.
Перед тобой я слёз не лью.
В твоей защите не нуждаюсь.
И наконец завершил словами Александра Сергеевича, который ещё в прошлом веке предугадал Санькино состояние по поводу данного послания:
— Кончаю! Страшно перечесть…
Стыдом и страхом замираю…
Но мне порукой твоя честь,
И смело ей себя вверяю.
— Вить, а может, не надо? – спросил Санька, когда тот торжественно продекламировал письмо.
— Что «не надо»? Уже всё решено, — возмутился Витька. – Или ты против? Или хочешь предать Володю? Ты же видишь, как он страдает. А может, сам в неё втрескался?
Санька молчал. Это «может, сам в неё…» ещё больше заставило сомневаться.
— А написано хорошо? – тараторил Витька.
— Не знаю, — и Санька действительно не знал. Ему было многое не понятно, и не мог всё так быстро, как Витька, решать.
Витьке всё легко даётся. Задачку решить? Пожалуйста! Тамара Александровна не успевает на доске написать, а у него уже в тетради готовый ответ.
Воробья между окон засунул, всё, не ходит Воробей, не ставит пиявки. По мишеням отстрелял? Пожалуйста! Три пули из мелкашки, как из автомата выпустил. Трёх врагов – наповал. А у меня только двое легкораненых и один уничтожен. А целился дольше всех.
Наверно, всё-таки Витька прав. Умнее он и быстрее всех делает. И не для себя же старается!
Когда дежурный на английском языке доложил, что группа к занятию готова, Ольга Михайловна повернулась к классу и щёлкнула каблуками. Затем поздоровавшись по-английски и, дождавшись «Гут монинг, комрад тыча», приказала: «Сит даун» — садитесь.
Во время войны Ольга Михайловна служила переводчиком в штабе дивизии. В суворовское училище была направлена после ранения и до пятьдесят первого года, когда одним приказом всех военнослужащих женщин сделали гражданскими, носила военную форму. С сожалением расставшись с нею, она всё так же правильно поворачивалась кругом и отдавала команды. Пятёрки Ольга Михайловна почти никому не ставила, даже отличникам.
— Повторим урок, — строго осмотрела она класс и остановила взгляд на Саньке. – Суворовец Соболев, Вы готовы?
— Ес, — ответил Санька и опустил голову. Он никак не ожидал, что его спросят. И ещё вчерашнее письмо. Он не читал текст. И ещё эти английские слова. Когда он произносил их, в горле начиналась непроизвольная дрожь.
— Рид зэ текст!
Он начал читать, с трудом ворочая языком, протаскивая его между зубов, поднимая к нёбу, заплетая в узел. Наконец, дошёл до того, что язык свело судорогой, и он стал заикаться.
— Не готовы, — заключила Ольга Михайловна. – Я же сразу увидела, что вы не готовы. Оценку ставить не буду! Один наряд вне очереди.
— Не имеете право, — подскочил из-за парты Витька.
— И вам один наряд вне очереди, — вытянулась по стойке смирно Ольга Михайловна. – Имею, потому что вы не имеете право не учить. Вы сегодня к уроку тоже не готовы.
— Да я готов, — дёрнулся Витька.
— Рид.
Витька начал и тут же запнулся.
— Вот видите, поэтому наряд. Надо на самоподготовке уроки учить, и не письма писать.
После английского в класс вошёл командир роты. Дежурный испуганно приказал:
— Встать! Смирно!
Но отдавая команду «Вольно», командир, розовея, пристально посмотрел на Саньку:
— За неподготовку к уроку английского языка Соболеву и Шадрину объявляю по одному нар-р-ряду вне очер-р-реди с субботы на воскр-р-ресенье.
— Значит, может, — грустно сказал Санька, — придётся нам с тобой отстоять.
—За любовь надо страдать, — тихо ответил Витька, — даже за чужую.
