Не то Потемкин. Блестящий администратор и государственный деятель в дни мира, он был беспомощен в пору войны, переходил от бодрости к унынию, пока наконец не решился открыть активные действия. Беспокоясь за Крым, он выслал навстречу туркам Севастопольскую эскадру Войновича. Поход ее, однако, оказался неудачным. 8 сентября жестокий шторм разметал суда у мыса Каликрия: один фрегат пропал без вести, а другой, оставшись без мачт и руля, в полузатонувшем состоянии был занесен в Константинополь и взят в плен. Остальные суда, основательно потрепанные, вернулись в Севастополь.
Надежды на флот пришлось до времени оставить. Потемкин впал в отчаяние. Он предлагал Екатерине II покинуть Крым, просил дозволения сдать команду Румянцеву, униженно писал старому фельдмаршалу: «Ведь моя карьера кончена… Я почти с ума сошел… Ей-богу, я не знаю, что делать, болезни угнетают, ума нет». Нужна была убедительная победа над турками для того, чтобы переломить ход событий. И эту победу принес Суворов.
В стычках близ Кинбурна неприятель понес уже немалый урон. Обороной крепости ведал боевой сподвижник Суворова, один из героев Козлуджи, генерал-майор Иван Рек. Ровно через месяц после объявления войны, 13 сентября, пять турецких канонерок и несколько линейных судов, выйдя из Очакова, открыли жестокий огонь по кинбурнским укреплениям. Русская артиллерия отвечала настолько удачно, что линейный пятидесятичетырехпушечный неприятельский корабль взлетел на воздух вместе со своим экипажем в пятьсот человек. В письме Попову Суворов, извиняясь за жестокую шутку, сообщал: «Как взорвало турецкий корабль, вдруг из него сказался в облаках прегордой паша, поклонился Кинбурну и упал стремглав назад». Ночью турки пытались высадить десант, но были отогнаны казаками и подоспевшею пехотою Река. Однако и эта неудача не охладила врага. Утром 14 сентября два неприятельских фрегата и четыре галеры открыли второе бомбардирование Кинбурна. Генерал-аншеф, незадолго перед тем прибывший в крепость, лично руководил отражением нападения.
Близ Кинбурна находилось в бездействии несколько судов из второй, Херсонской эскадры безынициативного вице-адмирала Мордвинова. Воодушевленные присутствием Суворова, команды судов рвались в бой. Одною из галер, той самой «Десной», на которой недавно совершила путешествие по Днепру Екатерина II, командовал двадцатипятилетний мальтиец Джулиано де Ломбард. Зная страх турок перед брандерами — специальными судами, предназначенными для поджигания вражеских кораблей, он придал своей галере вид брандера, спрятав в трюме сто пятьдесят гренадер. «Десна» отважно пустилась на турецкие корабли и после боя, продолжавшегося два с половиною часа, заставила их отступить. На галере пострадал единственный человек — сам отважный Ломбард. Пулею ему оторвало часть уха.
«Шевалье Ломбард… — сообщал Потемкину Суворов, — атаковал весь турецкий флот до линейных кораблей; бился со всеми судами из пушек и ружей… и, по учинении варварскому флоту знатного вреда, сей герой стоит ныне благополучно под кинбурнскими стенами». Расценив поступок Ломбарда как пример ослушания и недисциплинированности, Мордвинов велел арестовать его и отдать под суд. Вмешательство генерал-аншефа не только спасло отважного мичмана от несправедливой расправы, но и принесло ему чин лейтенанта. А разъяренные турки оценили голову Ломбарда в крупную сумму.
В течение двух последующих недель в Очакове лихорадочно велась подготовка к десанту. Отборными отрядами янычар руководили французские инструкторы. С полудня 30 сентября противник начал третье бомбардирование Кинбурна, продолжавшееся до глубокой ночи и причинившее значительные повреждения крепости. Утром 1 октября в двенадцати верстах от крепости, в лимане, показались пять турецких судов с десантом из запорожцев-изменников. Но то был лишь отвлекающий маневр, основная же масса неприятельских войск намеревалась высадиться на самой Кинбурнской косе.
Суворов по случаю праздника Покрова находился в походной церкви на обедне, когда одно за другим стали поступать донесения о десанте. Посмеиваясь, он отвечал гонцам:
