В селении Рогачевке, Саратовской губернии, только что окончилась обедня, народ выходил из церкви, направляясь к избе старосты Максимыча. Около избы собралась почти вся деревня, нет только самого хозяина.
— Что же это, нас-то собрал, а сам и глаз не кажет, — обиженно протестовал один из стариков.
— Не обижайтесь, дедушка, — извинялась жена старосты, — Андрей Максимыч сейчас придет, батюшка задержал его малость…
В это время на улице показался и сам Максимыч.
— Чай, догадываетесь, люди добрые, зачем позвал я вас, — начал староста, обращаясь к миру.
— Знамо дело, не на пирушку; на угощение, Максимыч, ты не тороват, — сказал молодой парень.
— Беспутная ты голова, Федька, быть тебе в кандалах, попомнишь меня… до угощениев ли тут, когда нечистый, тьфу, тьфу… — сплюнул староста, — мутит люд Божий. Слыхали ль, люди добрые, Пугач окаянный с разбойниками своими к нам идет…
— Не Пугач, а царь-батюшка Петр Федорович, — крикнул тот, кого староста назвал беспутной головой.
— Да замолчишь ли ты, болтун.
— Не я болтун, а ты. Чего, люди добрые, вы его слушаете, видите, что он вас против вашего законного государя наставляет… тот вам волю несет, а он его — Пугач…
— Не царь он, братцы, а вор и разбойник… а ты, Федька, коли вздор молоть не перестанешь, в колодки закую.
— Да что с ним долго разговаривать, сейчас его в колодки, — крикнул кто-то в толпе.
— В колодки, в колодки… — заревела толпа.
Мигом схватили Федьку, связали его по рукам и ногам и уволокли в сборную избу.
— Ну, люди добрые, — обратился к миру снова Максимыч, когда порядок в толпе водворился, — мне, значит, и говорить много не придется. Вижу, — сами ведаете, что Пугач вор и разбойник, а потому начну прямо: он, окаянный, перво-наперво господ изводит. Нужно, значит, нам во что бы то ни стало не дать в обиду нашу барыню Аглаю Петровну с дочкой и с родственниками, дай Бог им много лет здравствовать!
— Знамо дело, не дадим в обиду! — подхватила толпа.
— Ну так вот что, братцы, теперь по домам и через час ко мне. Что у кого есть, тащи сюда: у кого ружье, у кого рогатина, а у кого нет ни того, ни другого, тащи косу, топор, лом… ты, Мишутка с Гришуткой, — продолжал староста, обращаясь к двум молодым парнишкам, — садитесь на коней и скачите по дороге в Воскресенское, а Павлушка с Фомкой — по дороге в Мятлевку. Как только что заметите на дороге, толпу ли или самого разбойника, скачите сейчас же ко мне на господский двор, ну, а теперь марш.
Толпа разошлась домой, пошел к себе в избу приготовиться и Максимыч, крестясь и охая.
— Ну, баба, — говорил он жене, — видно, Бог наказывает нас за грехи наши… лихое время пришло…
Пока крестьяне расходились по домам, на веранде господского дома садились за завтрак знакомые уже нам лица: владетельница Рогачевки Аглая Петровна Вольская с дочерью Зиночкой, Анна Борисовна Вольская, мать Евгения с дочерью Линой, молодая жена Ребока Анна Петровна, проводившая конец лета в ожидании возвращения мужа из армии, у родственников и сосед-помещик Кудрин, пожилой уже человек.
— Ведь я к вам приехал, матушка Аглая Петровна, собственно, посоветоваться, — говорил он хозяйке дома, — разбойник Пугач разорил ведь всю соседнюю губернию, теперь к нам идет, окаянный… Как тут быть? Я думаю сформировать из крестьян отряд, да вот беда, оружия-то маловато.
— А у меня, батюшка, и того нет, — со вздохом отвечала хозяйка.
— Не бойтесь, тетя, — вмешалась в разговор молчавшая до этого времени Лина, — Евгений не позже как завтра, должен быть у нас со своею ротою. Сегодня письмо от него получила.
— Дал бы Бог!
— А за наших крестьян бояться нечего, — уверенно проговорила Зиночка, — они нас любят и в обиду не дадут.
