— Ну как, довольны? — спросил Даки. — Очередь за вами. Бросайте ваш нож. Бросьте его на самую середину стола, чтобы ни один из нас не мог до него дотянуться.
Они снова пристально посмотрели друг другу в глаза, оба настороженные, оба недоверчивые. Опять наступила пауза.
— Давайте же, Мэсден! Пока вы не бросите нож, я не позволю вам вскочить.
Медленно, с величайшей неохотой и сожалением молодой человек подчинился. Достаточно ловким движением он кинул нож прямо в центр стола.
— Только сидите смирно, папаша! Я начеку!
— Не могу, к сожалению, пожелать вам удачи, Мэсден, — ответил Даки.
Говорить друг другу им было больше нечего, и их прощание не затянулось бы. Но тут послышался слабый звук. И каждый из мужчин прореагировал на него по-своему.
Мэсден, мгновенно отшвырнув стул, бросился бежать. Даки не двинулся с места. Он лишь вцепился обеими руками в ручки кресла и во весь голос закричал:
— Сэм, держите его! Он преступник!
Затем раздались вопли, шум борьбы и громкая брань. За стеной происходила потасовка. Байрон Даки по-прежнему не делал попытки вмешаться. Он лишь весь обратился в слух. Шум нарастал, достиг своей высшей точки — и оборвался на последнем оглушительном звуке: мощном ударе кулака в челюсть.
Даки, расслабившись наконец, откинулся в кресле. Яркий свет люстры над карточным столом упал на его запрокинутое кверху, взмокшее от пота лицо…
…Только через два часа капитан Сэм Уильямс вернулся в квартиру Байрона Даки, где уже шла игра в покер. Эти два часа ушли на то, чтобы водворить Рика Мэсдена назад за решетку и дать необходимые показания.
— Байрон, — сказал капитан, качая седеющей головой, — не знаю, решусь ли я когда-нибудь снова играть с вами в покер. Дружище, я и не представлял, насколько вы способны блефовать.
— Вы мне льстите, Сэм, — ответил Даки. — Мне просто повезло, вот и все. Когда Вирджиния сегодня, кончив все дела, собралась уходить, я настоял, чтобы она помогла мне усесться здесь. Иногда, джентльмены, мне хочется принимать вас, сидя в обычном кресле, хочется ничем с виду от вас не отличаться. Это помогает мне меньше чувствовать себя инвалидом. Сиди я в своем кресле на колесиках, я не сумел бы ни на миг испугать Мэсдена.
Кивнув, Сэм бросил взгляд на открытую дверь спальни. Там в полутьме серебристо отсвечивало инвалидное кресло. Рик Мэсден его не заметил. А если бы и заметил, не подумал бы, что оно имеет какое-то отношение к человеку за столом.
Пол Лоренс Данбар
Победа Пэтси Барнса
Его звали Пэтси Барнс, и он являлся гражданином Малой Африки, а попросту говоря, жил на Дуглас-стрит. По всем законам Лингвистики, устанавливающим связь между людьми и их именами, ему следовало быть ирландцем, но он не был им. Он был цветным, и весьма заметно. По этой причине он и жил на Дуглас-стрит. Негры издавна привыкли держаться вместе, и мать Пэтси, повинуясь этому инстинкту, как только они переехали сюда из Кентукки, отыскала дорогу в Малую Африку.
Пэтси был неисправим. Даже в Малую Африку проник закон об обязательном обучении вместе с суровыми карами за попытки увильнуть от него. Бедную Элизу Барнс то и дело вызывали для объяснений по поводу неуспеваемости ее сына. Она была работящей, честной женщиной и изо дня в день, не разгибая спины, трудилась — стирала, убирала, скребла полы, чтобы Пэтси мог ходить обутым и одетым, а он снашивал одежду и обувь с такой скоростью, что не хватало сил поспевать за ним. Но она никогда не упрекала своего мальчика, потому что нежно любила его, хотя его прегрешения заставляли ее страдать постоянно.
Ей хотелось, чтобы он ходил в школу. Ей хотелось, чтобы он учился. Она строила планы, касающиеся его будущего, рассчитывая, что он достигнет большего, чем достигла она, что жизнь его сложится лучше. Но сам он решительно не интересовался ученьем, его школой были прохладные денники большой конюшни, расположенной по соседству: там давали на прокат лошадей; вершиной его честолюбивых помыслов была карьера жокея. Он убегал с уроков в эту конюшню или на ярмарочную площадь, где держали скаковых лошадей. Вот в такой школе, считал Пэтси, действительно есть чему поучиться, и он проявлял себя здесь прилежным и способным учеником. Он узнал много любопытного о лошадях, а заодно обучился замысловатым, выразительным проклятиям, так жутко звучавшим, когда они срывались с его юных уст: ему шел всего только четырнадцатый год.
