Надо, шис дери, надо драться…
Не выходит.
Бастерхази тоже замер над ним. Они оба замерли, глядя друг другу в глаза. Пат. Никто из них не сдастся. Никто не позволит другому победить. Если только убить. Проклятье.
— Пари за мной, — мягко и тяжело потребовал Бастерхази, придавливая Дайма всей мощью темного дара.
Дайм чуть не задохнулся — от восхищения. Злые боги, да какая к шисам лысым вторая категория! Тут полноценная первая! Как он раньше не видел? Вот же сукин сын, как прятался!
— Шисов дысс тебе, — почти нежно отозвался Дайм, пропуская сквозь себя пылающую тьму: сумасшедше прекрасное ощущение!
В глазах Бастерхази мелькнуло удивление, но тут же сменилось злостью и восторгом — Дайм тоже раскрылся, позволяя ему ощутить всю свою силу, мягко толкнул, поднажал…
И ничего не вышло! Они опять оказались равны. Но, шис, дети, до чего хорош Бастерхази как есть! Настоящий темный шер, без вечных масок — то туповатой дубины, ученика Тхемши, то равнодушной темной скотины, страха и ужаса добрых подданных империи. Нет, на самом деле он — живой, яркий, весь он порыв и страсть. И его дар, его суть — великолепная, завораживающая тьма, бьющаяся в такт его сердцу, тянущаяся к Дайму, обволакивающая, обещающая полет, наслаждение и единство…
«Красиво…» — чей-то шепот нарушил равновесие сплетенных в смертельном объятии потоков света и тьмы.
Чьи-то руки коснулись Дайма — его губ, груди, рук, бедер.
Чье-то дыхание пощекотало его ухо.
«Еще, хочу еще! Не останавливайтесь!» — потребовал кто-то…
И за стенами таверны загрохотал гром, в прорехах крыши засверкали синие молнии.
— Ты тоже ее слышишь? — спросил Бастерхази, склоняясь к Дайму: в его глазах сверкали синие всполохи, в его голосе рокотал гром.
— Мы ей снимся, мой темный шер. — Наверное, он сейчас выглядел и звучал так же. Быть сном немного сумасшедшей сумрачной колдуньи, злые боги, это…
— Ради ее высочества Аномалии… моей Аномалии… — темный улыбался совершенно безумно.
— Сегодня — твоей, но за тобой будет должок. Ну?
— Шис с тобой, Бастерхази. Договорились, — ответил Дайм и, наплевав на все предупреждения Светлейшего, на собственные вопящие об опасности инстинкты, убрал все щиты и расслабился.
Всего лишь расслабился, прекращая драку и позволяя Бастерхази себя обнять. Почти по-братски. Так, как желали для своих детей Двуединые.
И обнял его в ответ.
Это было… странно. Не драться, не доказывать ничего, не бояться удара в спину. Просто чувствовать чужое тело и чужой дар — рядом, вплотную к себе, без щитов и готовых к активации проклятий. Темный дар, глубокий и манящий, как Бездна, сплетающийся с его собственным светом, и совершенно невозможно различить — где касается его чужое тело, а где — темный дар.
Это было странно и безумно хорошо. Так хорошо, что хотелось поверить: светлый и темный могут быть друзьями. Братьями. Больше, чем друзьями и братьями. Благословение Двуединых — не миф, не ложь Ману Одноглазого, а самая реальная реальность.
Обессиленно обнимая Бастерхази и ощущая невесомые, полные любопытства касания спящей в своем углу Аномалии, Дайм ясно понимал — вряд ли это сумасшедше прекрасное ощущение возможно с кем-то другим. Уж точно — не с Ристаной. Ни с кем из бездарных, как бы Дайм ни был влюблен.
«Ристана? Ты любишь Ристану, не меня?!» — В шелесте дождя по крыше послышалась обида, и тут же совсем рядом ударила молния, заставив пол дрогнуть, а все волоски на теле Дайма подняться дыбом.
О боги…
— Тебя, — ответил Дайм вслух. — Ты — самая прекрасная Аномалия в мире.
— Только меня? — ревниво поинтересовалась Аномалия.
Повернув голову, Дайм посмотрел в угол, где она спала. Что-то маленькое, с тощими угловатыми запястьями, торчащими из рукавов мужской рубахи, острыми плечами, потрескавшимися губами и впалыми щеками. Нечеловеческая красота! Нет, Дайм даже не иронизировал: Аномалия не была человеком, и сейчас это виделось совершенно отчетливо. А внешность… да кого волнует внешность, когда она — стихия, гроза и ураган… и страсть. О да. В этой девочке страсти больше, чем в десятке Ристан.
— Только тебя, моя прелесть, — вздохнул Дайм.
— Я тоже буду тебя любить, светлый принц Люкрес, — откликнулась сумрачная колдунья и улыбнулась. Во сне.
