— Ваша милость, — сказал он, пряча свиток пергамента за пазуху, — мне почудилось, будто я сейчас видел за плетнём хаты…
— Кого?
— Скобенка!
Боярин засмеялся.
— Скобенка? Бог с тобой! Откуда ему здесь взяться. Он остался с Андрием в Луцке.
— Так-то оно так! — почёсывая затылок, замялся Грицько. — Только, боярин, не верю ему я почему-то!..
— И верить и не доверять ему тебе не запрещается. Но как он сюда добрался?..
Громкий крик за дверью прервал их беседу. В хату вбежал весь раскрасневшийся и запыхавшийся парень.
— Ты чего? — спросил боярин.
— Из угорских ворот перемышленской браны выехала рать и движется сюда!
— Много их?
— Около пятисот всадников.
У боярина, точно у волка, хищно заблестели глаза.
— Кликни хлопцев, но не труби, чтобы не услышал враг. А ты, Грицько, поезжай с богом.
— Оставайся с богом, боярин, — сказал Грицько растроганно, — дан боже увидеть тебя ещё живым и здоровым.
— Дай боже!
Примерно через час за холмами, отделявшими Корманичи от Ныжанковичей, куда подался Грицько, но белой, изъезженной санями дороге, которая вела к Пере— мышлю, двигалась двухтысячная толпа мужиков. Во главе, в полном боевом вооружении с поднятым забралом, ехал боярин Микола, а рядом шагал, широко ступая, Коструба, вооружённый дубовой, унизанной кремнями и охваченной обручиками толстенной палицей. Не имея кольчуг и шлемов, мужики надели кожухи, а многие поверх шапок стальные обручи, чтобы как-то защитить голову от удара мечом; повесили за спины луки и сагайдаки со стрелами (в этом лесном краю почти все занимались в свободное время охотой и потому сызмальства были хорошими стрелками), кроме того, каждый взял ещё в руки оружие, либо кол с насаженным железным остриём, либо рогатину для метания в противника; половина отряда вооружилась широкими топорами-бердышами на длинных топорищах; немало было и другого снаряжения: у кого тяжёлый молот для разбивания панцирей, у кого длинный либо короткий меч, а у двадцати осочников из Бирчи — ручные арбалеты, стрелы которых легко пробивали даже стальные нагрудники. Осочники составляли особый, шедший впереди, отряд.
Сразу же за селом дорога сворачивала в высокий сосновый бор. Смешиваясь кое-где с лиственницей и чернолесьем, он раскинулся по всему краю от Негрибки под Перемышлем до самой венгерской границы, и только скат Замковой горы да Негрибецкие болота оставались безлесыми, как и холм, где стоял каменный столб, всё прочее, куда ни глянь, до самого горизонта шумело сплошным и бесконечным девственным лесом. В этот лес они и вошли и быстрым шагом направились к каменному столбу, где их ждали высланные вперёд дозорные. Оказалось, что отряд ратников из Перемышля уже подъезжает к соседнему холму. Между тем холмом и каменным столбом лежала крутая, болотистая балка, поросшая густым кустарником, исполинскими осокорями, вербами, ольхами, осинами и теперь уже пожелтевшим камышом. Выслушав приказы боярина, мужики тут же беспрекословно их выполняли.
Дорога в Перемышль проходила через эту балку, и здесь, как раз на её спуске, боярин поставил восемьсот мужиков. Согласно заданию, часть из них должна была забить в мёрзлую землю свои ратища, наклонить острия в сторону подъезжающего врага и, держа копья, не позволить неприятелю разорвать заслон. Остальные тем временем должны были разить врага из луков или рубить своими длинными бердышами. За первой ватагой стала другая — все восемьсот человек не могли поместиться в узком проходе. В сухом камыше, в кустах и по обочинам дороги, на расстоянии двухсот саженей, укрылись ещё более пятисот воинов. Остальные шесть-семь сотен, поголовно вооружённые косами и рогатинами, образовали засаду в лесу за балкой.
Расставив своё небольшое войско, боярин смело выехал с двадцатью осочниками навстречу врагу. Перебравшись через балку, они стали подниматься на пригорок. Было довольно холодно, но не так, чтоб деревенели пальцы на тетивах луков. Небо заволокло тучами. День стоял пасмурный и хмурый, осочники ехали молча. Из леса, где скрывалось более тысячи вооружённых людей, не доносилось ни звука, ни шороха. Всё умолкло в предчувствии вечного молчания смерти.
