— И я так полагаю, дядя! — сказал юноша и поднял глаза на воеводу. — Потому-то и не остался на Полесье и приехал сюда.
— Добро! А у меня не было времени приехать, ведь на западе уже идёт война. А где же боярин Микола?
Боярин привёз меня и сразу же уехал в Олеськ, у него дело к Богдану Рогатинскому. Прямо проехать туда мы не могли, как раз под Олеськом горели сёла.
— А не знаешь ли, по какому делу поехал боярин?
Какое-то мгновение юноша явно боролся с собой, потом поднял голову и, вспыхнув, сказал:
— Знаю!
— И что же за дело?
Юноша замолчал. Юрша бросил на него взгляд из-под нахмуренных бровей.
— Ну, говори!
— Не скажу! Не гневись, дядя, но не скажу.
— Ого! А почему? — спросил сурово Юрша.
— Потому, что это не моя тайна!
— Так! — протянул холодно воевода. — Не твоя тайна? Раз знаешь, то она уже твоя, а коли твоя, то скажи мне. Сам понимаешь, что в княжеской крепости я не могу держать людей, которые хранят чужие тайны. Видать, эти тайны опасны, коли даже мне их знать не следует…
Андрийко побледнел и стиснул зубы.
— Воля твоя, дядя, — сказал он и умолк.
— Ну, говори!
— Не скажу!
— Скажи, всё равно заставлю!
— Воля твоя, дядя, а тайна не моя, и никакая сила не вырвет её у меня!
Какую-то минуту воевода смотрел на племянника, потом встал и промолвил:
— Вижу, сынок, что ты именно такой, каким я хотел тебя видеть. Только если ты хочешь сберечь тайну, не говори, что её знаешь.
Юноша смело посмотрел дяде прямо в глаза и ответил:
— Я говорил правду, ведь спрашивал Юрша! Другому я совсем бы не ответил.
Воевода подошёл к Андрию, обнял его и поцеловал в лоб.
— Хорошо ты, мальчик, сделал, что сказал правду, а ещё лучше, что не выдал тайны. Ты не ошибся, тайна принадлежит не тебе, а правда такое сокровище, которым не каждого следует награждать! Но мне всё известно!
— Как?
— А вот как! Князь Нос со своими сыновьями, боярин из Рудников, Богдан из Рогатина, князь Несвижский, твой отец и ещё некоторые люди — подлинные сыновья матери родины, — задумали поставить князя Свидригайла во главе всего народа: не только бояр, но и мужиков.
— Да, но…
— Никакого «но»! Мы ещё не знаем, что скажет на это князь, но всё то, что ты видел по дороге, делается по нашим указаниям, только пока ещё нескладно…
В комнату вошёл юноша в коротких розовых штанах в обтяжку и в зелёной куртке, с богато расшитыми широкими рукавами, поклонившись, он промолвил:
— Пани Офка, каменецкая старостиха, спрашивает, можете ли вы её принять по неотложному делу?
Михайло Юрша отступил от племянника и нахмурился.
— Скажи своей пани, что я всегда рад послужить ей, насколько позволит мне долг перед князем и народом.
Русый юноша поклонился и вышел. Уходя, он бросил взгляд на Андрийку, и на устах его промелькнула улыбка. Юноша был ровесником Андрия, но в его бледном лице и в измученных, обведённых синими кругами пустых глазах угадывались пресыщенность и преждевременное знание жизни.
Спустя минуту на пороге появилась дама в кармазиновом платье с белыми шёлковыми вставками и украшениями на талии. Вырез на платье окаймлял золотой позумент с десятком самоцветов, а на груди красовалась великолепная брошь — огромный изумруд в алмазной розетке и золотой филигранной оправе. При каждом движении вошедшей из-под широкого рукава показывалась маленькая, полная, белая, как алебастр, рука, украшенная золотыми браслетами.
Взглянув в лицо старостихи, Андрийка просто обомлел. Такой красоты он никогда в жизни ещё не видел. Казалось, ангел божий спустился с неба к людям, и ещё немного, и юноша, став на колени, простёр в молитве руки, как это он делал в Печерском монастыре перед святой иконой. А дама, видно, уловив восхищённый взгляд юноши, устремила на него свои большие чёрные, как агат, и бездонные глаза-озёра. И этот брошенный из-под тонких, лучистых, сросшихся на переносице тёмным пушком бровей, взгляд пронзил его насквозь, точно калёная киевская стрела.
На белых, как молоко, щеках красавицы играл румянец, нежный-нежный, будто первый лучик солнца на весеннем снегу, а на полных, как спелый гранат, коралловых губах играла приветливая улыбка…
Шурша шелками, жена боярина Кердеевича поклонилась и села на застланную ковром скамью, с которой незадолго перед тем встал воевода Юрша. Кто знает, почему он окинул красавицу хмурым взглядом и сухо спросил:
