Луизе тоже удалось найти действующую радиостанцию, и, когда Смит выяснил, что чумы она не подхватила, он договорился о встрече. По всей видимости, Луиза обладала природным иммунитетом. Наверняка были и другие, подобные ей, но тех не пощадили бомбы и радиация.
Для Луизы самой большой нелепостью во всей этой истории оказалось то, что в живых не осталось ни одного протестантского священника.
Причем такое отношение к браку у Луизы было совершенно искренним. Смит далеко не сразу поверил, но все оказалось чистой правдой. Эта швабра не стала бы спать с ним не то что в одном номере, но даже в одной гостинице; она постоянно ждала от него только предельной вежливости и благопристойности. И Смит хорошенько усвоил урок. Ходил он исключительно по краю тротуара; открывал для нее двери — там, где они еще оставались; настойчиво предлагал стул; мучительно удерживался от проклятий. Короче, ухаживал за ней как мог.
Луизе было уже за сорок — по меньшей мере лет на пять больше, чем Смиту. Временами ему становилось даже интересно, что же она сама думает о своем возрасте. Потрясение, которое Луиза испытала после всего, что произошло с больницей и с ее подопечными, стремительно отправило ее разум обратно в детство. Луиза молчаливо соглашалась, что все, кроме них двоих, погибли, но, похоже, считала неприличным об этом упоминать.
Сотни раз за последние три недели Смита охватывало почти неодолимое желание свернуть ее тощую шею и отправиться куда глаза глядят. Только что толку? Луиза оставалась последней женщиной в мире, и Смит отчаянно в ней нуждался. Вздумай она подохнуть или бросить его, Смиту крышка. «Старая сука!» — мрачно подумал он и напряг все силы, чтобы не выразить эту мысль на лице.
— Луиза, солнышко, — нежно обратился он к ней, — ведь я как могу стараюсь щадить ваши чувства. Вы же знаете.
— Да, Рольф, — подтвердила она, глядя на Смита с видом загипнотизированного цыпленка.
Волевым усилием Смит заставил себя продолжить:
— Нам придется считаться с фактами — какими бы неприятными они ни могли показаться. Голубушка, ведь мы тут единственные мужчина и женщина. Как Адам и Ева в Эдемском саду.
Луиза выразила на лице некоторое неудовольствие. Явно вспомнила о фиговых листках.
— Подумайте о нерожденных поколениях, — с дрожью в голосе произнес Смит. «Подумай для начала обо мне, крыса. Тебя-то, может, и хватит еще лет на десяток. И то вряд ли». Затем он с ужасом вспомнил о проявлении второй стадии болезни — беспомощной оцепенелости, которая могла возникнуть совершенно внезапно и настичь его в любой момент. Один такой приступ у него уже случился, и тогда Луиза помогла ему выкарабкаться. Не будь ее, он так и остался бы стоять столбом, а спасительный шприц лежал бы в нескольких дюймах от недвижной правой руки Смита до самой его смерти. «Если повезет, — отчаянно подумал он, — то до того, как ты, сволочь, загнешься, у меня окажется пара ребятишек. Тогда все будет в порядке».
Он продолжил:
— Бог никоим образом не предназначал человеческому племени подобный конец. Он пощадил нас двоих ради… — Смит запнулся. Как бы выразиться, чтобы Луиза не оскорбилась? Слово «родители» тут не годились — слишком вызывающе. — Чтобы мы несли факел жизни дальше, — закончил он. Ну вот. Достаточно ясно и обтекаемо.
Луиза рассеянно глазела куда-то поверх его головы. Глаза ее регулярно моргали, а рот, будто у кролика, в том же ритме изображал слабые жевательные движения.
Смит опустил взгляд на свое истощенное тело. «Нет сил, чтобы с ней справиться, — подумал он. — Черт побери, если бы у меня были силы!»
Он снова ощутил прилив бессильной злобы и снова его подавил. Надо держать себя в руках — этот шанс мог оказаться последним. Недавно Луиза упомянула — на языке намеков, которым она пользовалась все время, — что хорошо бы уйти куда-нибудь в горы и молиться о Божьем наставлении. Она не сказала «уйти одной», но такой вариант недвусмысленно вытекал из ее слов. Смиту пришлось спорить до посинения — а в результате ее намерение только окрепло. Теперь он лихорадочно сосредоточился и решил попытаться еще разок.
