Сумерки - страница 5

— Метель, я думаю, уже утихла.

Станционный смотритель выглянул в оконце и подивился. Метель действительно сменилась полнейшим затишьем природы. Небо расчистилось так, что выглянули месяц со звездами, заставив снег в темноте заблистать синим и желтым.

— А что же вы? — спросил граф у Ивана. — Ждете?

— Да, — признался тот. — Жду оказию. Прошлая меня сюда довезла и тотчас назад, в самую что ни на есть бурю укатила. Ямщик, собственно говоря, приезжал за каким-то государственным указом. И меня довез. Вот я и жду следующей оказии.

Драчевский чрезвычайно внимательно оглядел молодого человека, словно что-то прикидывал, а после сказал:

— Ежели желаете, то можете составить мне компанию до Петербурга.

— А удобно ли это? — заволновался Безбородко.

— Вполне. Я жду вас, — объявил Драчевский и вышел вон из комнаты.

Иван поспешно собирался, когда к нему подошел Колобродов.

— Знаете, сударь, я бы на вашем месте повременил с отъездом, — зашептал он ошеломленному Безбородко.

— Почему? — удивленно спросил тот, уже натягивая на плечи мужицкий армяк.

Станционный смотритель осторожно посмотрел на плотно закрытые двери и сказал:

— Поверьте, Серафим Колобродов знает, что говорит. Граф сей весьма странный тип. Едет из Баден-Бадена, однако про рулетку говорить отказывается, по виду и не проигрался вовсе. Да и поехал не паровозом. Видели, как граф от моего кушанья, что я из погреба достал, нос воротил? — неожиданно спросил он.

— Не приметил.

— А надо бы.

— А что такого в вашем кушанье? — удивленно спросил Безбородко, становясь посреди комнаты собранный и одетый в дорогу.

— Чеснок, — громко шепнул Колобродов прямо в ухо Ивану. — Я, знаете ли, все разносолье чесноком заправляю.

— Ну и что? — изумился до крайности такой ерунде Иван.

Он уже стал было думать, что станционный смотритель, будучи постоянно один, да еще и попивающий, по собственному признанию, водку, немного не в себе. На это же указывала и карта с изображенною на ней погребенной Атлантидой. Сие недоверие столь явственно отразилось на открытом и простодушном лице его, что Колобродов покачал головой:

— Эх, сударь. Да ведь это же вампир!

— Кто-о-о?

— Вурдалак. Упырь. Называйте как хотите, сударь вы мой, а очень уж наш граф смахивает на вампира. Зубы и кожа у него белоснежные, а волосы и борода черные до синевы. К тому же чеснока не переносит. Верный признак!

— Ну уж это вы загнули, — нерешительно заявил Безбородко, качая головой.

— Нет, может, я неправильно выразился, — торопливо заговорил Колобродов, боясь, как бы Безбородко не ушел, не дослушав. — Не вампир в прямом смысле этого слова. Но жизнь сосет, точно вам говорю, сударь, сосет. Вы человек еще молодой, неопытный. Не понимаете, о чем я говорю. А ведь такое вполне возможно. Есть такие люди, которые за чужими душами охотятся, других жизни ради продления собственной лишают. Так-то вот, сударь мой.

Иван постоял некоторое время, ошеломленно поглядывая то на станционного смотрителя, то на входную дверь, за которой его ожидал Драчевский и, наконец, решительно заявил:

— Все-таки я поеду. Нет, правда, мне очень в Петербург надобно. У меня там дело.

Безбородко сердечно попрощался с Колобродовым и уже почти вышел из станции, как смотритель-мистик догнал его и сунул в руку маленький серебряный крест.

— Держите, сударь, держите у самого вашего сердца. Это вам поможет, — торопливо сказал он.

Колобродов, несмотря на мороз, долго стоял, глядя, как карета, поставленная с колес на полозья, выезжает на тракт и черною точкой убегает вдаль. Он еще раз покачал головой и вернулся в жарко натопленную комнату к самовару и уединению.

— А все же граф вампир, — угрюмо объявил он своему отражению в начищенном медном боку самовара, наливая себе чаю в чашку, а затем переливая его в блюдце, как привыкли делать на Руси крестьяне да купцы. — Самый настоящий вампир. Оно конечно, кровушку он, может быть, и не сосет, но жизненные соки из человека высасывает. Я это чувствую.

Карета, поставленная на полозья, быстро катила по тракту через заснеженные степи, освещаемая большим бледным месяцем. Лошадки бежали ровно, а потому внутри кареты было весьма покойно. Граф Драчевский расположился на мягком сиденье головой в сторону пути, посадив напротив себя лакея Ваську, который, по обыкновению дворовых, едва лишь остался без дела, как тут же заснул, и молодого человека, подобранного им на станции. Внутри кареты оказалось ничуть не тесно, как боялся того щепетильный Иван, стеснявшийся, как бы не пришлось обеспокоить своим присутствием графа. Однако же все обошлось.