Промахов за Кортесом не числилось. Но, по правилам, была необходима еще одна «выборка». Вторая и окончательная. Однако участники следственного эксперимента находились в шоке и категорически отказывались начать все сначала. Капитан Иванов, старшина и я принялись уговаривать их. Удалось это не сразу. Помогли своим личным примером зрители из сотрудников милиции. Они тоже встали в шеренгу среди граждан. Захарову я предложил выбрать любое место. Он мог даже окружить себя «толпой» из добровольцев, что он в конце концов и сделал.
Я уже собирался пустить Кортеса, как вдруг услышал:
— Товарищ Балдаев! Снимите с собаки намордник! — в приказном тоне обратился ко мне капитан Иванов. — Я знаю, что наши розыскные собаки не ошибаются.
— Правильно, — ответил я. — Моя собака не ошибается. Но вы представляете, что будет с подозреваемым? Он же через минуту станет инвалидом, а через две — Кортес просто разорвет его в клочья!
Капитан Иванов задумался, но ненадолго:
— Старшина! Принесите йод и весь имеющийся перевязочный материал! И позвоните в «скорую помощь»: пусть на всякий случай, пришлют машину.
«Добровольцы» слушали все это с видом обреченных на казнь. Каждый, я уверен, проклинал себя за согласие участвовать в таком оперативном мероприятии.
Появился старшина с большим никелированным медицинским ящиком, бинтами и тремя флаконами йода. Весело, как помощник палача, улыбаясь, отрапортовал:
— Скорая будет с минуты на минуту. Все готово…
Его прервал жуткий рев. Расшвыряв свою «охрану» на середину веранды вырвался Захаров. Его трясло. Заикаясь и страшно матерясь, он орал:
— Суки! Зверье проклятое! Человека готовы растерзать! Вам бы только замочить кого-нибудь, волки поганые! Ну — я! Я ломанул этот ларь! И за это вы, шкуры ментовские, меня хотите искалечить?! Загнать в инвалидный лагерь! Я — вор! И я требую сюда прокурора! Я — советский человек! А вы, мусора — все фашисты!
Диким взглядом он обвел опешивших милиционеров:
— А эти — гулеваны, фраера! Пришли, как в цирк! Поглазеть, как зверь будет меня раздирать. Всем вам крови охота!
И закрыв лицо руками, Захаров разрыдался…
Его увели. Метод одорологии доказал свою жизнеспособность.
После этой безобразной сцены все курящие задымили. «Добровольцы» давали выход эмоциям:
— Так этому ворюге и надо!
— Притворяется, подонок, на нашу жалость бьет!
— Нечего таких жалеть! Работать не хотят, любят за чужой счет жить.
Я заметил:
— Судя по татуировкам, он уже четыре раза судим, значит, вор в авторитете.
Заговорили и молчавшие до сих пор граждане:
— Отъел морду-то в тюрьме. Вон она у него какая гладкая да ровная…
— Такие гады меня прошлым летом в «Чародейке» обокрали.
Среди присутствующих и продавец злополучного ларя. Он узнал на Захарове свой серый пиджак из букле. И теперь просил то у Иванова, то у меня разрешения дать грабителю «по морде». Ему, конечно, отказали.
«Добровольцы» были в восторге от моего Кортеса. Говорили, что сначала опасались, а вдруг ошибется? Вдруг набросится и покалечит невиновного?
— Такого не бывает, — успокоил их я.
Но одорология не прижилась. По-моему, из-за слабой подготовки СРС в провинции. В Москве и Питере служебных собак обучали квалифицированно, а вот в глубинке — много хуже. Не исключаю и другого: не хотелось возиться оперативникам с какими-то там мягкими бутылками. А жаль…
Помимо инстинктов и рефлексов…
В тот день, 8 марта 1968 года, мы с Кортесом завершали суточное дежурство на Литейном. Наш последний выезд был на территорию слюдяной фабрики, расположенную на Прилукской улице. Преступники, выбив филенки в двери, проникли в помещение клуба и похитили магнитофон «Яуза».
Кортесу я дал команду на обыск местности. Вскоре он отыскал возле забора шестигранный металлический стержень, которым была взломана дверь. С нами на это происшествие выезжал старший оперуполномоченный Решетов. Ему я и передал вещдок. Он помог через несколько дней раскрыть эту кражу.
Дежурство наше закончилось. В девять утра нас доставили на машине в питомник. Я поставил Кортес-Кагора в вольер. Потом накормил его и отнес на кухню пустую кастрюлю. Заглянул в дежурку. Там уже хозяйничал только что заступивший на дежурство по питомнику один из наших ветеранов, участник войны Александр Иванович Шанин. А на Литейный машина увезла моего сменщика, молодого кинолога Михаила Чаенкова. Сделав записи в своем «Журнале учета работы проводника розыскной собаки», который хранился в столе у дежурного, я, пожелав Александру Ивановичу спокойных суток, пошел к остановке 45-го автобуса, чтобы ехать домой и отоспаться…
