Когда тебя обнимает кто-то теплый и свой, сильнее всего чувствуешь одиночество. Чувствуешь глупость этого одиночества. Его ненужность. Его бесполезность и болезненность.
Когда тебя обнимает кто-то, кому ты доверяешь, кого знаешь не первый год и кому нравишься, многое становится проще.
Когда тебя обнимает кто-то вроде Лешки, ты не хочешь больше быть одна.
Когда ты все это чувствуешь, кажется, что вполне можешь любить этого кого-то.
Но из-за чего хочется реветь, я не знаю. Возможно, из-за месячных...
Он водил ладонью по спине, чуть сжимая пальцы. Градусов на пятнадцать, не больше. Кажется, по-другому он, просто, не мог. Проведя носом по лбу, поцеловал бровь. Когда пальцы сжали подбородок, поднимая лицо, я открыла глаза. Я могла отклониться. Могла отвернуть лицо. Так уже было.
В тот вечер он, лишь, прижал меня к себе. Поцеловал лоб там, где начинаются волосы. И сказал: «Прости».
Я казалась себе ребенком. А он казался кем-то незаслуженно обиженным. Тогда нам было по семнадцать. Мне казалось, что никто кроме меня не встречал в жизни такого понимающего семнадцатилетнего парня. Но я не могла ему ответить. Хотя, очень хотелось.
Он наклонился.
Он не верил.
Не веря, осторожно коснулся губами губ.
Душно. Очень.
Я не умею целоваться. Мне очень стыдно, но я не умею. Это безумно глупо и непростительно в моем возрасте. Но я, действительно, не умею.
Я думала лишь об этом. Когда теплые мягкие губы касались моих губ. Практически, в недоумении. И когда он прижал меня к себе, впиваясь в рот. Проникая языком внутрь.
Мадонна умолкла. Он не мог остановиться.
Заиграло что-то новое. Я чувствовала его возбуждение. И еще больше я чувствовала свое.
Когда мы вернулись к столику, глаза бугая были залиты по ватерлинию. Девчонки вернулись с танцплощадки отдохнуть. Олежек с моего курса сидел между ними, развлекая. К тому месту, куда я была впихнута вначале, благо, вернуться было нереально.
Я и не собиралась туда. Лешка не отпускал мою руку. Когда мы сели, он держал меня так, будто я собиралась сбежать. За талию. Крепко. Прижимая к себе. Не сводил взгляда. Снова предлагал уйти. Я мотала головой, отворачивая лицо.
Я боялась на него смотреть. На лице крупным каллиграфическим почерком были написаны все его желания и надежды. Олежек замолк, когда мы вернулись. Не понять было сложно. Поняли все, кроме чужих девчонок. Понял бугай. Андрей его зовут. Да.
И у него были другие планы. Стало не по себе. Какой-то животный страх наползал при взгляде на него.
Наверно, все же стоило уйти. Когда по лавке у стенки, на которой бугай сидел один, он сдвинулся в сторону нашей, я автоматически попыталась сдвинуться ближе к краю. Лешка, потерявший дар речи после неожиданной взаимности с моей стороны, обернулся.
- Пойдем? – повторил в третий или четвертый раз в ухо. За те несколько минут, что мы провели за столом после танца, он больше ничего и не произнес. Я кивнула. Нужно было уйти отсюда. Если этот Дрон наберется, ожидать можно будет самого неприятного. Я боялась таких людей.
Я выбралась из-за стола. Поискала глазами сокурсников на танцполе, чтобы попрощаться. Но на переднем плане их не было. А дальше не пойду. Когда обернулась, сердце спрыгнуло в матку.
Лешка сидел на месте. Его запястье на столе сжимала ручища бугая. Его губы что-то шептали. Я не могла расслышать. Они смотрели друг на друга, практически упершись лбами. Олег напрягся, наблюдая. Девчонки смотрели так же, молча.
Когда подбородок Лешки дернулся в мою сторону - на выход, я сглотнула.
- Не надо, – прошептала. Вряд ли меня кто услышал.
Лешка сдвинулся по лавке, не глядя на меня. Дрон за ним. Я перевела взгляд на Олега. Я боялась отойти и выпустить их. Обернулась на зал. На выход. На охранника.
Нельзя их отсюда выпускать...
Снова обернулась на Олега. Он был невысокий, коренастый. Может быть, чуть полноватый. Самую малость. И тоже привстал, сдвигая по гладкой деревянной лавочке девушку. Очнувшись, она выползла и отошла.
- Лид, отойди, – сказал Лешка.
Сразу за этим он отодвинул меня в сторону рукой.
- Не надо, – попросила я. Не знаю кого. Всех сразу.
