- Знаешь, Феня... Я нынче взял билет... Дай, думаю, на счастье... И вот, погляди, выиграл.
Он начал шарить по карманам и вынул золотое дешевое колечко с бирюзой.
- Видишь?.. Возьми и носи! Это на счастье. Давай я тебе сам надену. Да ну же, подойди, чего боишься!
- Афанасий Львович, пожалуйте к себе! - боязливо настаивала Феня умоляющим голосом. - А то как бы бабушка не проснулась.
- А черт с ней, с бабушкой, если и проснется! - небрежно ответил Курганов. - А это вот духи, - продолжал он спокойно, вынимая из другого кармана флакон, перевязанный голубой лентой. - Всё выигрыши, Феня! Много я этой дряни выиграл нынче; половину бросил. Налей-ка мне бражки стаканчик!
- Идите, право, к себе, Афанасий Львович, вам завтра вставать рано, умоляла Феня, подавая стакан браги.
Курганов отхлебнул и вытер усы.
- Погоди, Феня... Уйдуг - сказал он, - погоди меня гнать.
Он горько вздохнул и в два больших глотка осушил весь стакан.
- Хорошая брага, - похвалил он, начиная закуривать папиросу и чувствуя, что мысли его постепенно начинают путаться. - А ты слышала, Феня, как арфистки поют?
- Нет, Афанасий Львович... Где же мне слыхать, я в трактиры не хожу.
- И не ходи. Там всякое безобразие... Лучше, Феня, книжки читай... Я, пока читал, хорошим был человеком...
А это все чепуха... Зло!.. Ты умеешь читать?
- Умею, Афанасий Львович. Меня дядя начал учить.
Без него я бы ничего не знала.
- Молодец дядя!
Наступило молчание. Феня стояла возле стены, опустивши глаза, и дожидалась, когда Курганов уйдет, а тот сидел на ее постели с папиросой в зубах и задумчиво глядел на тусклое пламя свечи, вертя в руках выигранное кольцо.
- Ну, поди, я тебе надену, - вспомнил он про подарок.
Феня не отвечала. Курганов опять замолчал.
Несколько минут он пристально и спокойно созерцал Феню. Ее молодое лицо казалось ему красивым и, главное, свежим, девственным, почти детским; волосы ее были гладко зачесаны назад и сплетены в косу; от всей ее фигуры, от свежего лица, от скромно опущенных глаз веяло юностью, простотой и, как казалось в эту минуту Курганову, самобытной прелестью, и он мало-помалу залюбовался ею.
Он мысленно сравнивал ее лицо с размалеванными лицами арфисток, которых час тому назад угощал в кабинете, слушая их песни и вольную болтовню, а иных даже обнимал и целовался с ними. Ему становилось гадко от этих воспоминаний. Он глядел на Феню и дивился, как мог он находить удовольствие среди тех, кто доступен каждому без симпатии, без любви, даже без уважения. И ему казалось, что он уже давно ненавидит эти лица с подведенными бровями, этот неискренний хохот, это необузданное веселье, весь этот чад продажной любви, из которого он только что выбрался с тяжелой головой и несвязными мыслями.
- Не гони меня, Феня, - ласково обратился к ней Афанасий Львович, и в голосе его дрогнула скорбная нотка. - Ты меня давно знаешь. Не бойся меня, я не злой человек.
- Что вы, Афанасий Львович! Кто же говорит... Я не боюсь... Сидите сколько угодно.
- А... ты все не про то, Феня! Ты думаешь, что я у вас постоялец, что я твоей Емельянихе деньги плачу, так мне уж и черт не брат! Сижу, мол, где хочу, делаю, что знаю.
Нет, Феня!.. Ты лучше вот что скажи: веришь, что я не злой человек, что я тебе ничего худого не пожелаю? Коли веришь, садись рядом, а я тебе буду рассказывать...
- Рассказывайте, Афанасий Львович; я слушать буду все равно стоя.
- Садись, говорю тебе!..
Курганов быстро поднялся и схватил ее за руку выше кисти. Феня взглянула на него с недоумением и страхом и прошептала:
- Афанасий Львович!.. Пустите, ради господа!..
- Я с тобой попросту говорю, а ты все дичишься. Ну, бог с тобой! упрекнул Курганов и, выпуская из своей руки ее руку, добавил: - Я думал, ты меня пожалеешь, Феня...
Ну, налей хоть браги еще!
Он сел опять на постель, а Феня подала ему наполненный стакан.
- Ты думаешь, я счастлив? - продолжал Афанасий Львович, отхлебывая браги. - Нет, Феня, все это чепуха...
Да, чепуха! И вся жизнь моя - чепуха, просто хоть пулю в лоб!.. Для чего я живу? Ну, скажи, пожалуйста, я живу для какого черта? А? Кому я нужен?
