– Ты его любишь?
– Это тебя не касается.
– Не касается? Надя, он же наркоман. Я его видел: он конченый человек. Что ты творишь? Зачем? Он же пойдет ко дну и тебя с собой утянет…
По тому, как она отпрянула, Опалин понял, что оттолкнул ее, безнадежно оттолкнул этими словами.
– Не смей так о нем говорить! – выпалила она, задыхаясь.
Если бы она сказала «Да, я люблю его», это не прозвучало бы откровеннее. Интересно, когда она влюбилась в него? – мелькнуло в голове у Опалина. Еще тогда, когда Ваня числился женихом подруги Гали? Или Галя тут ни при чем, просто Надя из тех женщин, которым сладко жертвовать собой – вот только объекты для поклонения они выбирают чаще всего такие, которые не собираются ценить ни их жертвенность, ни их самих.
– Я десятки раз видел таких, как он, – сказал Опалин упрямо, все еще не теряя надежды достучаться до нее. – В периоды просветления они бывают очень обаятельны. Иногда они даже клянутся взяться за ум, но это ничего не меняет. Надя, он погубит себя. И тебя тоже, если ты останешься с ним.
– Честное слово, ты сговорился с моей мамой, – сокрушенно промолвила девушка, качая головой. – Хотя она и говорит о тебе, что ты еще хуже бандитов, которых ловишь.
И выпустив на прощание эту эффектную стрелу, она захлопнула дверь.
Чувствуя себя оплеванным с головы до ног – и не то что без всякой вины, но и вообще без всякого повода, – Опалин медленно двинулся к лестнице. Шофер такси, веселый белобрысый малый, встретил его открытой улыбкой – но, заметив изменившееся настроение пассажира, поспешно согнал улыбку с лица.
– Куда едем, гражданин?
Опалин сунул руку в карман, достал билеты в кино, мрачно посмотрел на них и разорвал в мелкие клочья.
– Поезжай, куда хочешь, – буркнул он, садясь в машину, но внезапно вспомнил, что Авилов сегодня играет в «Метрополе». – Нет, вот что: давай в центр…
Бильярдный зал был переполнен зрителями, и Опалин с трудом сумел протиснуться на более-менее приличное место. Игрок, похоже, был в своей стихии: каждый его удар сопровождался восторженным гулом. Он закончил партию и, заметив в толпе Опалина, кивнул ему.
– Если есть деньги, можешь поставить на меня, – негромко сказал Авилов Ивану, когда тот подошел ближе.
– Не хочу, – коротко ответил Опалин.
– Почему? Сомневаешься?
– Нет. Просто я не делаю деньги на друзьях.
– Что с тобой? – спросил Авилов, глядя ему в лицо.
– Все нормально. Не обращай внимания. Может, выпьем чего-нибудь?
– Я не пью. Руки дрожать будут.
– Как все сложно, – пробормотал Опалин, отходя, и тут заметил в толпе знакомое лицо. Это был лысый толстяк Ларион, сосед Катаринова, – и хотя Иван видел его второй раз в жизни, он обрадовался ему, как родному.
– Бюро «Вечность», какая-то там артель, – продекламировал он, подойдя к толстяку. Тот напрягся. – Помните меня? Я еще к вашему соседу приходил.
– Кажется, припоминаю, – пробормотал толстяк. – Только я больше не при делах. Сократили меня.
– Ну! Неужели товар перестал пользоваться спросом?
– Нет, просто место мое понадобилось одному родственнику начальника. Теперь вот думаю, куда податься. Может, помощником ветеринара возьмут, а может, в «Добролет» устроюсь, в отдел рекламы. Говорят, у меня к ней талант.
– Что ж, воздушный флот – дело хорошее, – заметил Опалин. – Пойдем выпьем за талант.
– Да тут дорого все.
– Ничего. Я плачу.
– Да? Ну тогда пошли…
Но ликеры в буфете оказались слишком сладкие, а толстяк, выпив, стал нести такую чепуху, что Опалин вскоре перестал его слушать. Вокруг них накрашенные женщины говорили громкими голосами, и из бильярдного зала доносился стук шаров.
Чувствуя, что с него хватит, Иван расплатился, забрал в гардеробе свое пальто и вышел наружу. Падал снег, мягко ложась на витрины «Мосторга», на площадь, по которой полз трамвай, и на царских орлов на башнях Кремля. И Опалина внезапно охватило такое чувство одиночества, такая тоска, что ему захотелось плакать. Но он не выносил слез, не выносил ощущения собственной слабости и тотчас же устыдился своего порыва.
«Подумаешь, остался без кино. И Авилов сразу же как-то отстранился… Когда я сказал про друзей, у него бровь поднялась – явно не считает он меня никаким другом, да и не считал никогда. Так… были общие интересы, да кончились. Ну и ладно, впервой, что ли… Надьку только жаль – пропадет. И что я могу сделать? Да ничего. Нельзя помочь тому, кто сам себе враг, – он чихнул и досадливо сморщился. – Поеду-ка я лучше домой… Дома тепло. Надоели эти холода, поскорей бы пришла весна…» И, подняв воротник, Опалин захромал к трамвайной остановке.
