— Кажется, мы несколько ошиблись адресом, не правда ли? — съязвил я.
— Не адресом, а эпохой, — не оборачиваясь, ответил шайтан, — сейчас мы это исправим. Тебе, между прочим, повезло. Ты увидишь многое, чего я и не думал тебе показывать.
— А что случилось?
— Да перехватил я чуточку в прыжке через это… нуль-пространство, о котором вы пока знаете только по вашим фантастическим романам… Мы с тобой оказались в той части преисподней, где обитают души людей, умерших в более ранние времена. Сейчас придется догонять твою эпоху.
— Как? Мы же считали, что все души, когда-либо попадавшие в ваши руки, уживаются в одном месте! Ведь у Данте тоже…
— Данте, Данте! Ну что за идиотский консерватизм, я просто не понимаю! Думаешь, со времен Данте наш ад не изменился? Только у вас развитие, прогресс и тому подобное? Ваши общественные системы выдержали бы, если вдруг ожили все люди, когда-либо жившие на земле? С их жутко различающимися мировоззрениями, нормами поведения? Нет! Вот и у нас было много трудностей и путаницы. Бесконечные фокусы анахронизма. Одно время мы только и занимались, например, ограждением деда от его прапрапраправнука, у которого оказывалась загубленной жизнь из-за «плохих генов», унаследованных от старика.
Внезапно моя кровать плавно поднялась и начала все быстрее двигаться на высоте птичьего полета в сторону скалистых гор, высившихся вдалеке. Я дотянулся до одежды, висевшей на спинке кровати, кое-как оделся, страшно боясь свалиться, и тоже сел, свесив ноги.
Под нами уже скользили острые черные скалы. Скоро и они остались позади. Дальше лежала окутанная серым дымом огромная долина с признаками кипучей жизни. Были видны отдельные строения, костры; вдалеке, в тумане, можно было различить целые города. Скоро я начал замечать отдельных чертей, снующих туда-сюда, местами они полчищами маршировали куда-то. Везде чувствовалась предельно деловая атмосфера.
— Здесь обитают души ваших средневековых предков, — сказал шайтан, очертя рукой долину.
Селения, города, отдельные строения, одеяния людей, которых удавалось различить, были средневековыми — минареты, арки, длинные халаты, чалмы… Я начал слышать голоса — пронзительные дикие вопли, проклятия многочисленных людей.
— Вон там, на медленном огне, поджаривают беднягу Абдуллатифа,[1] — показал шайтан, зевая от скуки. Под нами я увидел аккуратные ряды больших котлов, облизываемых снизу языками красноватого пламени. В котлах барахтались грешники, издавая эти жуткие вопли.
— Ты симпатизируешь этому подонку? — удивился я.
— Ну, конечно! Ведь фактически его отца убили другие люди, более изощренные в коварстве. Правда, они воспользовались руками Абдуллатифа. Но его единственная вина при этом — властолюбие. За такую вину смело можно поджарить половину человечества…
Мне становилось не по себе. Ад, над которым я начал было посмеиваться в начале путешествия на летящей кровати, давал о себе знать. Я уже ощущал жуткий запах паленого мяса, а сердце замирало от диких воплей.
Нашим взорам открывались все новые и новые страшные сцены.
— Почему же? — спросил я, пытаясь получше разглядеть суету, происходящую вокруг высокого человека в халате с. тусклым серебряным подбоем.
— Ему каким-то образом удается вызвать у исполнителей казни расположение к себе, мало того, возник даже тайный протест против приговора. Наши исследователи в последнее время приходят к выводу, что здесь работает тот же механизм, что имеет место и у вас, на Земле: человек, правдой и неправдой сумевший окружить себя властью, почетом, и в беде не остается без внимания — всегда найдутся слабые, которые продолжают тайно дрожать перед былой силой такой личности.
— Какой приговор ему вынесен?
— Он предоставлен произволу своих бывших жертв, которых загубил коварной жестокостью. Каждый из них казнит его по своему усмотрению. Это целая система очередности и правил, за которыми следят наши. Вот как раз их он и подкупает, зачастую небезуспешно…
Мы приближались к следующей гряде мрачных скал. Камни здесь были темнее и отливали холодным лунным светом. Кое-где я заметил тусклый отблеск ледяных глыб.
