Ная покачала головой.
— Почему?! Я уговорю Призванного отпустить тебя. Или сомневаешься во мне? Я изменюсь! Клянусь! Перестану шутить, стану серьезнее, таким, каким ты хочешь.
— Но тогда это уже будешь не ты. Не тот балагур, который выводит меня из себя… и который нравится. — Она отвела глаза в сторону. — Эта ночь ничего не изменила, Тэзир. Я по-прежнему отмечена Незыблемой, по-прежнему плачу смертью за любовь. Убивать тебя не хочу и не стану. Хватит того, что этой ночью поступила подло. Не проси стать еще большей сукой, чем я есть.
— Я сам того желал.
— Мы часто желаем того, что ведет нас к гибели, отказываясь понимать это. Ты отмахиваешься от правды, но мне не забыть — кто я. И каждый раз, когда ты станешь прикасаться ко мне и целовать, знание, что я отнимаю твою жизнь, будет жечь меня изнутри. Уж лучше дирк в сердце.
Тэзир понурил голову, замолчал тяжело. Ну как отпустить его такого? Ная качнулась к нему, уткнулась лбом в грудь. Руки балагура обняли ее, губы прижались к макушке. И пусть Коркея с усмешкой смотрит на них с телеги, а другие делают вид, что ничего не замечают. Пусть. Их осудит только глупец, ничего не понимающий в жизни. Да она и сама ничего не понимала ни в ней, ни в любви. И любовь ли это? Может, права Коркея, и это говорит просто ее сучья натура — держать на привязи мужчину? Но почему же тогда самой больно и тяжело?
Затрубил рог. Колдуны расселись по телегам. Тронулся первый возок.
— Тэзир, пора. Отправляемся, — донесся до них крик Арки.
— Зовут. Тебе надо идти.
— Успею.
Он сам отстранил ее, прижав перед этим на миг к себе крепче. Взглянул глазами умирающего пса.
— Ступай, не мучай, — положила Ная ему на грудь руку, принуждая идти. Балагур накрыл ее пальцы ладонью, да так, не отпуская, и шагнул спиной к телегам. Потом еще и еще, увлекая колдунью за собой все дальше и дальше.
— Что ты делаешь?
— Умыкаю тебя. У нас дома существовал обычай: если парень доведет девушку до своего селения, идя спиной, она навсегда будет его, — Тэзир внезапно остановился, отнял от груди ее руку. — Но тебя ведь это все равно не удержит. Уйдешь. — Выдавил кривую усмешку. И зашагал дальше спиной один, следуя старой примете, дабы вновь вернуться к человеку, которого покидал. Дойдя до медленно ползущего каравана, запрыгнул на телегу рядом с Арки. Книгочей что-то сказал ему, но балагур, точно не услышал, продолжал неотрывно смотреть на Наю. Вдруг соскочил с телеги, рванулся обратно к девушке. Подбежав, припал неистовым поцелуем к губам у всех на виду.
— Я не забуду! И не откажусь от тебя! Иначе это уже буду не я. Так и запомни.
Не давая колдунье сказать ни слова в ответ, бросился назад к каравану, но на телегу запрыгивать не стал, пошел следом размашистой, уверенной поступью, больше ни разу не оглянувшись назад, будто все для себя окончательно решил.
Зима в этом засушливом краю была бедна на снег, а вот ветрами и ливнями делилась исправно. Ильгар стоял под козырьком дома с заколоченной дверью и курил. Мокрый плащ давил на плечи, в грязных сапогах чавкало от воды. Дождь сек бурое море, некогда бывшее дорогой между двумя второстепенными улицами Сайнарии. Здесь жили успешные ремесленники и средней руки купцы, поэтому кое-где лампы все-таки горели и следить за порядком было проще, нежели в квартале бедняков. Но даже сюда забредали воры и грабители, коих в любом мало-мальски крупном городе хватало.
Он вышел под дождь. Капли оглушающе забарабанили по капюшону, ветер бросил в лицо водяную пыль. Так или иначе, а продолжать обход нужно. Смена скоро закончится, а после этого настанет время ароматного жаркого, кружки пива и горячего очага.
Сегодня было спокойно. Усилившийся ветер разогнал горожан по домам, лавки закрылись раньше обычного, и лишь в трактирах царило оживление.
Он обогнул дом с остроконечной крышей, прошел по переулку, в котором три недели назад обнаружил убитого мальчишку из торговой гильдии, и выбрался к россыпи приземистых домиков: старых, убогих, не пощаженных временем и стихией, но достаточно надежных, чтобы приютить под своими крышами самых бедных жителей Сайнарии.
