В улыбке губернатора, с которой он посмотрел на него, ясно читалась ирония.
— Ну что ж, — сказал Скин. — Могу привести вам достаточно убедительный пример. Помните, когда вы звонили мне и спрашивали, приму ли я пост начальника тюрьмы?
Губернатор кивнул.
— Если вы в самом деле об этом думали, — продолжал Скин, — за сколько времени перед тем, как подняли телефонную трубку, вы приняли это решение?
— Примерно за два часа до звонка, — сказал губернатор.
Скин кивнул. (Надо уточнить, что в силу политической ситуации каждая из партий старалась выдвинуть на этот пост своего человека, и Скин был не только темной лошадкой, но и мысль о нем пришла в голову губернатора в самом деле в последний момент.)
— Лишь после того, как я согласился занять эту должность, — сказал Скин, — я выяснил, что в тюрьме существовал тотализатор относительно нового начальника, и уже за десять дней до вашего звонка ставки на меня были два к одному.
— Но ведь в то время ваша фамилия даже не приходила мне в голову, — сказал губернатор Паттерсон.
Скин улыбнулся.
— Вот об этом я и хочу вам сказать.
Губернатор задумался, и выражение здорового скепсиса сползло с его лица.
Опытные работники тюрем никогда не относятся с пренебрежением к «тюремному телеграфу». И дело в том, что его информация очень важна для администрации, и как только кто-то из ее состава оказывается в стенах тюрьмы, он сразу же ощущает напряжение или его отсутствие.
Порой все идет как по маслу. Напряжение в тюрьме начисто исчезает. Просто невозможно определить, откуда возникает такое ощущение. То ли оттого, как двигаются люди. Как они ходят, размахивают руками, как держат головы. Никто не знает. Никому пока еще не удавалось разобраться в этом.
Но иной раз напряжение ощутимо почти физически. Опытный надзиратель, едва только открыв двери, уже чувствует — что-то не так. Вокруг него идет обычная тюремная жизнь, но уже исходит дьявольское дыхание беды. Его можно ощущать. И совершенно определенно.
Конечно, тут присутствует и некая сила телепатического восприятия, которая становится свойственной всем, кто много времени провел в этих стенах. Как только в тюрьме или в мире происходит что-то действительно важное, это мгновенно становится известно, и для этого не нужно передавать из уст в уста.
Человек, сидящий в заключении, подвержен сильным эмоциональным стрессам, и когда они долго не находят выхода, никогда не знаешь, чем может обернуться ситуация.
Я подумал об этом, когда, оказавшись в тюрьме, рядом с одним из офицеров смотрел на заключенных в огороженном дворе, которые увлеченно играли в бейсбол. Хотя площадка была велика, время от времени мяч долетал даже до стенки тюрьмы.
— Здорово играют, — сказал я.
— Площадка влетела нам в копеечку, — признался надзиратель. — Но это было одно из лучших вложений денег, которые мы могли себе позволить в тюрьме. С тех пор как наши подопечные обливаются под солнцем потом в игре, они вместе с потом, так сказать, выпаривают свои инстинкты, и остальные проблемы доставляют нам куда меньше хлопот. Чем больше они проводят времени вне всяких камер, чем больше они занимаются спортом и своим здоровьем, тем нам лучше.
В противоположность этому заведению существуют тюрьмы так называемого «особо строгого режима», заключенные в которых находятся под постоянным наблюдением, где не позволены никакие вольности, а время прогулок регламентируется столь же строго, как и остальные правила заключения. И никто не знает, что в каждую секунду может выкинуть взбунтовавшееся сообщество заключенных в такой тюрьме, которые в долю секунды могут превратиться из тупых автоматов в дикое кровожадное стадо — и первые же попавшиеся им надзиратели становятся заложниками, в щепки крушится все на их пути, и стихию разрушения с трудом удается взять под контроль.
Тюремные бунты — страшная вещь. Тем служителям, которым довелось пережить их, никогда уже не восстановить свое душевное здоровье.
Бунт в тюрьме — это, прежде всего, массовая истерия. Так же как женщина может впасть в истерику, толпа заключенных превращается в дико вопящую группу эмоциональных маньяков. Они сами не знают, что творят, и куда их ведут страсти. Да и никто не знает. Они превращаются в диких животных, пока сжигающие их страсти не улягутся сами собой.
