Да, кризис завершился. Если не считать казнённых и военных, погибших в перестрелках, то он унёс жизни шестерых берлинских пимпфов, Алёши Никонова и ещё одной нашей советской девочки. Тани Лисицыной. Той самой, что приезжала в гости к Геббельсу. Она была самой младшей в группе девочек и очень любила молоко. Потому и выпила его больше, чем другие. Её организм не выдержал.
Я сама не слышала выступление Геббельса по радио, так как валялась в то время без сознания. Но мне рассказали, что Геббельс превзошёл самого себя. Он говорил больше двух часов, а в конце даже расплакался в прямом эфире. Может, и специально, конечно, но всё равно. Впечатление от его речи у народа было огромное.
Геббельс сам, лично, летал в Москву сопровождать гроб с Таней. И присутствовал на похоронах вместе со своей дочерью Хельгой. И вместе с Хельгой хотел вернуться в Берлин. Но не смог. Уже в аэропорту произошёл неожиданный инцидент. Таня была единственным ребёнком у своих родителей, и они очень сильно переживали её гибель. А Хельга Геббельс успела привязаться к ним и не смогла бросить их в такой момент. Опасалась, что они могут что-то сделать с собой, если оставить их одних. Прямо в аэропорту Хельга отказалась лететь в Берлин и заявила, что должна задержаться в Москве. Ведь у Геббельса есть ещё пять детей, а у Лисицыных никого больше нет. В общем, Хельгу оставили ещё на две недели.
Совсем стемнело уже. Спать, что ли, лечь? Да ну. Надоело. И так сплю всё время. Жалко, считалок нет. Почитала бы что-нибудь. А тут только бумажные книги есть. Их читать неудобно. Во-первых, тяжёлые. Во-вторых, свет нужно включать. Я же в темноте люблю читать. А страницы бумажных книг светиться не умеют. О-хо-хо!
Оп. Гитлер пришёл. Опять? Чего? Кино смотреть? Что-то интересное? Правда, что ли? Ладно, давай кино смотреть. Всё равно делать нечего.
В мою комнату вносят портативный кинопроектор, а на стене напротив моей кровати эсэсовцы развешивают экран. Всё готово. Я поудобнее устраиваюсь на подушках, в комнате гасят свет, и оператор включает свой аппарат. Что это Гитлер показать мне хочет?
Звучит знакомая мелодия, и на экране я вижу заставку передачи «Die Deutsche Wochenschau». Чего за фигня? Номера выпуска нет. Вместо номера — надпись: «Октябрь 1941, специальный выпуск». Что же это такое?
Дальше — ещё интереснее. Конкретно этот выпуск ведёт не Гарри Гизе. За кадром я слышу знакомый голос самого Йозефа Геббельса. Тот сам, лично, комментирует. На экране — пески пустыни. Сахара, как поясняет Геббельс. Германский гений. Величие арийского духа. Невероятное и непобедимое чудо-оружие. Устоять невозможно!
Так, я не поняла. Это что ещё за вундервафлю они тут изобрели, пока я в отключке валялась?..
Снимали явно с низко летящего самолёта. Бронированный гигант то и дело скрывался в облаке разрывов, но всё равно, внешне не повреждённый, постоянно выбирался из него и упрямо полз со скоростью среднего пешехода к линии фортов, пихая перед собой танковый минный трал и периодически постреливая из своего монструозного орудия главного калибра. Ползущие следом за ним четыре штурмовых орудия время от времени высовывались из-за спины своего могучего родственника и разряжали пушки куда-то в сторону противника.
Да, красиво. Талантливо сняли. Операторы — молодцы. Я всё равно остаюсь при своём собственном мнении по поводу «маусов». Во многом оно совпадает с мнением Гудериана. Я так же, как он, считаю, что это полное убожество. И тем большее уважение вызывает у меня Роммель, который смог найти достойное применение этому, на мой взгляд, совершенно бесполезному аппарату.
Спецвыпуск «Die Deutsche Wochenschau» заканчивается картиной награждения победителей. Шесть человек экипажа «берлина» стоят перед своим танком, а Роммель лично пожимает каждому из них по очереди руки. Сам «берлин» стоит за их спинами закопчённой, почерневшей грудой железа. Весь иссечённый осколками, но так и не побеждённый. Он своим ходом вернулся в тыл, расстреляв боекомплект. Ну а последними кадрами показаны погруженные на специальные многоколесные железнодорожные платформы «мюнхен» и «нюрнберг». Они тоже едут на войну.
