— Довольно, хватит! Откуда это?
— Неужели вы ещё не поняли? Я из будущего. Всё это уже было, было! Я хочу спасти Рейх от унизительной капитуляции и ужасов оккупации. Спасите свою страну и свой народ, господин Гитлер! Это ваш долг! Долг перед нацией!
— Нападение на Россию — ошибка?
— Хуже, чем ошибка. Это катастрофа. Нет, ещё хуже. Это — смерть! Ваша разведка чудовищно просчиталась. Силы русских невероятно недооценены.
— Проклятье!
Быстро взглянув на часы, Гитлер, сжимая в руке фотографии из будущего, торопливо выходит из комнаты. Меня он с собой не приглашал, но и не приказывал остаться. Поэтому я тихонечко семеню босыми ножками следом. Кажется, сам Гитлер меня не замечает, а охрана меня не останавливает, так как я делаю вид, будто иду за фюрером по его приказу. Вскоре приходим в знакомую мне комнату с большой картой. Генералы всё ещё там, шушукаются. При нашем появлении разговоры моментально стихли, и все резко застыли по стойке «смирно».
— Браухич!
— Мой фюрер!
— Операция «Барбаросса» отменяется. Всё отменяется! Немедленно приказ всем командующим группами армий. Поставьте в известность финнов и румын. Флоту немедленно прекратить установку минных полей на Балтике.
— Но… мой фюрер, почему??
— Потому, что я так приказал.
— Мой фюрер, часть самолётов уже в воздухе.
— Вернуть! Пересекать границу запрещаю. Стрелять по русским запрещаю!
— А диверсионные подразделения? Они уже работают.
— При первом же сеансе связи прикажите прекратить все диверсии. Уже заминированное — не взрывать. Замаскироваться и ждать приказов. При угрозе захвата — уходить. При невозможности уйти — сдаваться русским без боя. Вступать в бой запрещаю при любых обстоятельствах.
— Сдаваться? Сдаваться русским?..
— Вам известно такое слово: «приказ», фон Браухич? Вы получили ПРИКАЗ! Исполнять!!
— Яволь!
— Шмундт!
— Мой фюрер!
— Связь со Сталиным мне. Немедленно!
— Мой фюрер, но в Москве уже глубокая ночь.
— Плевать! Пусть найдут и разбудят. Немедленно!
— Яволь!
— Бегом!!!
Ух, как он тут всех построил! А у меня ноги замёрзли. Босиком холодно. Паркет холодный. Им-то хорошо в сапогах. Тут Гитлер заметил меня. Задумчиво посмотрел на смятую бумагу в своей руке, потом на меня, потом опять на бумагу, буркнул мне: «Иди за мной» — и направился к выходу.
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили, нам объявили,
Что началась война.
Киев бомбили, нам объявили,
Что началась война.
Эту песню теперь так и не напишут. Я успела. Фух…
Гитлер привёл меня в небольшую комнату, где стояли диван, столик и пара стульев. На потолке яркая лампа. Окна не было вовсе. Привёл, оставил меня в этой комнате одну и ушёл. Ещё и дверь запер. Не удивлюсь, если окажется, что с той стороны двери он и охрану выставит.
Я забралась с ногами на диван, обхватила ступни ног руками и принялась отогреваться. Холодно тут у них, хоть и лето. И есть хочется. Я же с утра ничего не ела. Хоть бы бутербродов каких дали, что ли. Фашисты.
Блин, и почему именно я? Ну мне-то это за что? Петька всё про попаданцев читал — вот и проваливался бы сам сюда. Хотя нет. Ему нельзя. Петька слишком возбудимый. Он наверняка сразу набросился бы на Гитлера и попытался бы его загрызть. Ни к чему хорошему это не привело бы. Застрелили бы его, вот и всё. А я… Чёрт, лишь вдруг поняла, что именно я совершила! Ой, мамочки! Да если разобраться, я уже сделала больше, чем все Петькины попаданцы в 1941 году, вместе взятые. Предупредить товарища Сталина, изобрести автомат Калашникова и напалм, помочь с атомной бомбой. Ага. А я всего-то отменила войну. Великой Отечественной не будет вообще!
Непонятно только, что мне самой-то теперь делать. Домой сбежать не удастся. Я что теперь, навсегда тут останусь? А как же папа? Деда Миша? Петька, наконец. Так, ну-ка, не раскисай! Плакса-вакса. Блин, платка нет, его тоже забрали. Слёзы приходится утирать рукавом. А кушать хочу уже очень сильно. Ну что бы пожевать?
Хотя тут же Петька! Эй, Петька, я проголодалась! Скинь чего-нибудь. У нас, правда, с едой дома не очень. Обед я так и не успела сварить. Но кусок колбасы в холодильнике вроде был. Если, конечно, Петька сам уже не сожрал его. Да и хлеб ещё оставался.
