Федька; Беневольский, Саблин (входят рука об руку, оба несколько шатаются; Саблин поет песню).
Федька. Видно, наши-то навеселе.
Саблин. Вот мы и у тебя в комнате. Ну что? по-твоему, каково едят у этого француза?
Беневольский. Амброзия! (Садится в кресло и задумывается.)
Саблин. Мерзость! избаловался, прежде лучше кормил.
Федька. Вам, барин, приказано сказать…
Саблин. Поди вон, после скажешь.
Федька. Чего после, сударь! нужда прекрайняя. Ее превосходительство…
Саблин. Убирайся, знаешь куда. – Беневольский! выгони его.
Беневольский. Оставь нас.
Саблин. Кстати, там пришел с нами мальчик из ресторации, у него за пазухой бутылка; подавай сюда штопор и стаканов достань в буфете, да чтоб никто в доме не видал, слышишь ли?
Федька. Позвольте наперед вымолвить два словца… мне приказано…
Саблин. Вон! сейчас! не то пятьсот палок! (Выталкивает его и ложится на сундук.) Пришли его ко мне в эскадрон, братец, я его научу послушанию. – Ну, что задумался? деньги проиграл! я бы тебе охотно помог, да, ей-богу! никогда копейки нет за душой. То уж здесь, брат, на это хваты, лучше не принимайся за карты; кабы не сестра, я бы от них давно без мундира шатался. Да и ты что за простяк! читал, читал, учился, пишешь стихи, а на четвертую ставишь! ну где это видано?
Беневольский. Своенравие судьбы! ее железная рука…
Саблин. Нет, брат, разве у того, кто банк метал, лоб железный! Жаль, что не знаю довольно игры, не к чему придраться.
Беневольский. Как его имя?
Саблин. Кто его знает? я сам впервые отроду его вижу.
Беневольский. Но я по вашему приглашению зашел к нему.
Саблин. Он обедал подле той комнаты, где мы с тобой сидели; я зачем-то вышел, он стал со мной говорить, познакомился, позвал к себе, – а меня куда хочешь позови, я всюду пойду. – Хорошо живет; какая куча народу к нему нашла! я чай, такие же плуты, как он сам.
Беневольский. Музы! я изменил вам, погнался за окрыленной фортуной…
Саблин (зевает). Полно бредить.
Беневольский. Я опять ваш, я опять с вами, мечты уединенья!
Саблин. Шутишь, брат; когда со мной, так не один. Куда глупо, что здесь в доме не позволяют трубок курить! я умно делаю, что к сестре не переезжаю жить.
Беневольский (вынимает бумагу и читает).
Дружись, мой друг, с мечтой…
Саблин (вырывает бумагу и кидает на пол). Брось свой вздор, и без того скучно. (Федька входит с бутылкой и стаканами.) А! вот оно! повеселее будет, ставь сюда. Э! Санхо-Панса! ты вензеля пишешь.
Федька. С горя, право, с горя; сходил неодаль, дай-де поравняюсь с господами. (Прислоняясь к стенке, поет.) Ах ты козлик, мой козлик! дедюли мои! гей!
Беневольский. Шш! что ты, с ума сошел?
Саблин (трудясь за бутылкой). Экой пьяница!
Федька. А сами-то что? лежу в грязи, кричу: не брызжи.
Саблин (наливает и поет).
Беневольский. О! умолчите! что за охота петь французскую песню? У нас столько своих пленительных мелодий певцов своей печали.
Саблин. Пусть они сами свою печаль поют, а я стану петь «Vive Henri IV», оттого именно, что это вовсе не печально.
Беневольский. Но есть ли тут хоть малейшее воспоминание для души русского?
Саблин. Преславное: наш вход в Париж, мы первые заставили петь эту песню. Вот было житье! Выпьем скорее в память этого счастливого дня! Пей же, ну, без гримас!
