Девушка почувствовала, как его руки двигаются по спине, дергая за пояс и явно собираясь ее раздеть. Она вдруг поймала себя на том, что готова поддаться этим рукам. Воля этого человека не только парализовала ее, но и, похоже, вообще лишила разума.
Тут раздался оглушительный свисток, поезд дернулся, и к! Хани вернулось благоразумие.
— Как вы смеете! — возмутилась она. — Отойдите от меня!
Гидеон отступил. Отпустив девушку, он с улыбкой наклонился, чтобы в последний раз ощутить вкусе ее губ.
— Мы могли бы побывать в раю, Эдвина. Ты и я. — Он вздохнул и сказал строго: — А теперь позаботься о себе сама. Пока, ясноглазая.
Гидеон отступил еще на шаг, взглянул на убегающую из-под колес поезда землю и, перемахнув через поручень, спрыгнул.
Словно завороженная, Хани смотрела, как он приземлился я на колени между рельсами, встал и, улыбаясь дьявольской улыбкой, послал ей воздушный поцелуй.
— Гидеон! — крикнула она. Он сбежал!
Эта мысль ослепила ее, как вспышка молнии. А затем, как раскат грома, поразила и другая: вместе с ним исчезли и деньги!
Этого она допустить не может! Надо прыгать. Девушка сделала шаг, но что-то ее удерживало. Она сунула руки за спину, а потом, грозя кулаком все уменьшавшейся фигуре преступника, заорала:
— Будь ты проклят, Гидеон Саммерфилд! Подлый обманщик!
Так вот для чего он целовал ее — чтобы покрепче привязать ее пояс к двери вагона.
Гидеон остановился в холле гостиницы, раздумывая, не зайти ли ему в бар, откуда даже в столь ранний час доносились звон стаканов, шлепки карт о столы, хриплые голоса ковбоев и визгливый женский смех. Он все еще не пришел в себя от близости крошки кассирши. Может, все ж опрокинуть порцию-другую виски, чтобы залить бушевавший внутри пожар, а потом пойти наверх с какой-нибудь девкой, чтобы потушить и другой огонь? Забудь!
Процедив сквозь зубы проклятье, он поднялся в свой номер. На кровати было аккуратно разложено выстиранное и выглаженное платье Эдвины, рядом лежала стопка белоснежного, отделанного кружевами белья. Гидеон облизал пересохшие губы. Взглянул на себя в зеркало.
— Жалкий тип! — сказал он своему отражению. Куда это годится, если у мужчины так бьется сердце и пересыхает во рту от одного только вида женского белья! На самом деле — и он это понимал — дело было не в белье, а в женщине, которая его надевала, — в этом хрупком анемоне, выросшем на его пути по недосмотру банкира.
Но Эдвина Кэссиди уехала. Он невольно улыбнулся, вспомнив, как она грозила ему кулачком. Она бы спрыгнула, он в этом не сомневался. Именно поэтому он и привязал ее к двери. И как ему только удалось завязать все эти узлы — ведь он не чувствовал собственных пальцев, пока ее целовал.
Гидеон представил себе, как она сидит в поезде, отвернувшись к окну, закусив нижнюю губку, и изо всех сил старается прикрыть свою пышную грудь, не переставая при этом думать, как бы вернуть банку деньги. Однако, когда малышка вернется в Санта-Фе и обнаружит, что никто не винит ее в пропаже денег, она успокоится и вернется к своей обычной работе. Как будто ничего не произошло.
А через неделю и вовсе о нем забудет. В банк зайдет какой-нибудь торговец или ковбой, чтобы открыть счет, взглянет в бирюзовые глаза кассирши и вместе с деньгами вручит ей свое сердце…
Из задумчивости его вывел резкий стук в дверь.
— Кто там?
— Эйнджи.
Он открыл дверь и впустил рыжеволосую проститутку, пристававшую к нему накануне.
— Что тебе нужно?
— Там внизу какой-то человек спрашивал про девушку. Я подумала, что тебе это будет интересно.
Эйнджи повернулась, чтобы уйти, но Гидеон схватил ее за руку.
— Как его зовут? — прорычал он.
— Сказал, Логан. Вот все, что я знаю. Сказал, ищет девушку, примерно моего возраста и роста.
— Что ты ему ответила?
Она взглянула на свою руку, где от пальцев Гидеона на коже появился красный след. Тот разжал пальцы и буркнул:
— Извини.
— Не переживай, парень. Со мной и похуже обращались. И о Логане не беспокойся. Он ведь искал ее, а не тебя. Я слышала, что ты посадил ее на поезд, идущий до Санта-Фе, так я ему и сказала. Не успела я оглянуться, как он выскочил и из бара. Видно, очень дорога ему эта девчонка.
