Коломна, 29 ноября 1237 года (грудень 6746 год)
Утро следующего дня в тереме коломенского князя опять началось с застолья. Впрочем, все хмельное было убрано, только яблочные и сливовые компоты, да квас со сбитнем на опохмелку. Когда пришельцы рассаживались по своим местам, князья были уже на месте, а дружинников не было вовсе. Да и прислуга, подававшая рыбные и мясные закуски с пирогами и расстегаями, старалась побыстрее обслужить и смыться из комнаты. Сразу чувствовалось, что предстоят серьезные разговоры государственной важности, коим посторонние уши не нужны. Афанасьев толкнул локтем Геннадия, мол, смотри — еду поставили, но за нее никто не хватается. Геннадий передал толчок Сергею, а тот прапорщикам, уже приготовившимся протянуть руки к кувшинам, но вовремя остановленным. Все застыли со скорбными лицами. Пауза не успела затянуться, как неизвестно откуда появился чернявый попик, судя по виду и акценту — чистопородный грек. Он выступил на середину комнаты, где весь вчерашний день скакали скоморохи, и завел долгую молитву на странной смеси старорусского и греческого языков. О чем он вещал — было совершенно непонятно. Единственное, что сумели разобрать гости, это встроенные в молитву имена пророков из Ветхого Завета и новозаветных апостолов. Судя по тому, что князья сопровождали каждое имя крестным знамением, из вдохновенной речи священника для них были понятны только эти моменты. Само собой, офицеры старались не отставать от хозяев в точном соблюдении обряда, включая коммуниста Афанасьева, крестившегося с умиротворенными выражением на лице. По окончании молитвы попик обошел всю светелку, окурил кадилом углы и прочие места, где мог прятаться враг человеческий, окропил стол и присутствующих святой водой и торжественно удалился.
— Что это было? — тихо спросил Серега Геннадия, когда хозяева, а вслед за ними и гости слегка расслабились и потянулись, наконец-то, за пирогами.
— Темнота! — также тихо ответил Геннадий. — Чему тебя только в школе учили? Это благословение переговоров на самом высшем уровне.
Сами переговоры проходили не столько трудно, сколько нудно. По основным стратегическим направлениям договоренность была достигнута практически сразу: Афанасьев берет в жены Василису Давыдовну, которая в момент замужества обретает статус наследницы Курского княжества. Но прежде чем вступить в права, Олег курский, занимающий ныне это место, должен пересесть на Черниговский престол и это забота Афанасьева. Кроме того, будущий курский князь берет на себя обязательства по охране рубежей Черниговского, Рязанского и Муромского княжеств со всеми их удельными вассалами от любых посягательств из вне. Это будет являться платой Курского удела вместо традиционной дани.
Зато в деталях закопались да самого вечера. Например, должен ли Афанасьев ввязываться, в случае возникновения междусобойчика внутри этого триумвирата? Договорились — не должен. Или — сколько воинов обязан выставить торжокский князь при нападении, скажем, на Рязань стотысячного войска? Сия проблема касается только самого Арсения Николаевича и никого более. Сколько посчитает нужным, столько и выставит. Именно этого момента никак не могли понять остальные князья, как и второго — где именно следует встречать ворога, точнее — где начинается ответственность Афанасьева. Князья настаивали на некой охранной зоне вокруг рубежей, откуда следует выметать любые вооруженные группировки. Арсений Николаевич наоборот — готов в разумные сроки выставить любого супостата, вторгшегося в пределы оговоренных княжеств, и совсем не горел желанием записывать в договор обязательства громить любое войско, оказавшееся рядом с границей. А может это и не враг, а будущий союзник, проходящий мимо по своим делам? Или вовсе пограничный сосед, скажем, Смоленский князь, решивший устроить маневры на своей территории, пусть и рядом с границей черниговцев? А, к примеру, что делать с мелкими бандами, проникнувшими вглубь муромских лесов за полоном и до поры там скрывающихся? Это общие враги или просто разбойники, с которыми должен разбираться местный хозяин земель?
