И чудо случилось: в небе застрекотала невиданная птица с полотняными крыльями. Под ними сидел человек, управляющий стрекочущим механизмом с крутящимся винтом, заставляющим всю эту хлипкую конструкцию летать. Сначала пронские жители испугались, думая, что это очередное монгольское изобретение, но потом выяснилось, что и степняки не ожидали увидеть в небесах такое чудо. Даже камнеметы прекратили обстрел. А птица, пролетая над площадью у главного храма вдруг снизилась, человек сбросил вниз небольшой камень с привязанной к нему красной лентой. Помимо ленты к камню было привязано письмо от Всеволода Михайловича. Он с дружинами союзника — торжокского князя уже шел на выручку своей столице. Осталось продержаться совсем немного. Защитники возликовали и с удвоенной силой бросились укреплять баррикады на проломах.
Птица вскоре улетела, монголы вновь начали засыпать город камнепадом. Однако через час или чуть больше рукотворная птица прилетела вновь. Она поднялась очень высоко, кружа и над становищами врагов, и над катапультами. И вот тут началось самое главное — далеко за самым большим стойбищем раздался оглушительный взрыв. Второй, чуть позже, грохнул в реке, подняв вверх огромные куски льда. Но следом, взрывы начались в самих стойбищах, среди юрт, повозок, катапульт. В воздух в огне и дыме взлетали горы земли, части людей, лошадей, повозок. Один из взрывов пришелся по большой катапульте, разнеся ее на мелкие части и попутно сломав две соседних. Причем некоторые фрагменты долетели даже до крепостной стены. А грохот стоял такой, что можно было запросто оглохнуть.
* * *
Пока у артиллеристов шли сборы, сотня Всеволода Михайловича, преследующая отступающие группы степняков, по местным понятиям ушла очень далеко — километров на десять. Но для неприхотливых мохнатеньких монгольских лошадок, вскормленных на траве и не знавших — что такое зерно, для скачки во весь опор и это расстояние оказалось запредельным. Поэтому пронские и рязанские дружинники быстро догоняли отставших, рубили и скакали дальше. Впрочем, и степняки огрызались, отстреливаясь на скаку. Среди дружинников появились раненые и даже несколько убитых. Ганомаг с автоматчиками и пулеметом, как мог помогал витязям, но на лед выезжать не рисковал, а на разбитой автоколонной дороге, сквозь кусты и снежное месиво разогнаться не получалось. Но очень скоро — степняки «кончились». Сотня совсем уж было собралась повернуть назад, как с Ганомага ей просигналили оставаться на месте. Андреев по рации передал старшему бронетранспортера, что колонна уже выезжает и очень скоро нагонит сотню. Так чего мотаться туда сюда?
Не прошло и получаса, как послышался гул приближающейся техники. Однако, это были не гаубицы, а девятка танков, во главе с Ярошенко на Т-80. Он благополучно проводил свою первую роту к порталу и спустился по наезженной дороге к реке Проня. Не доехав какой-то километр, устроил засаду и напрасно прождал отступающих, про которых ему сообщили по рации. Вместо монгол, его наблюдатели заметили сотню дружинников, скачущих по льду, и Ганомаг, пробирающийся берегом. Поняв, что противника не будет, решил присоединиться к артиллеристам. Связался с Андреевым, но тот сам уже выдвигался к Пронску, потому и танкисту рекомендовал следовать за пронскими витязями.
На коротком совместном с древними воинами привале танкисты дождались автоколонну и все вместе тронулись дальше. Вторая сотня всадников, не участвовавшая в погоне, прибыла практически вместе с автоколонной, а всех раненых еще раньше отправили в Рязань. Таким образом, численность группировки возросла и пронский князь считал, что теперь им не то что тысяча — целый тумен не сможет противостоять. Однако, Андреев, да и Ярошенко имели другое мнение. Особенно, после вернувшегося из разведки на дельтаплане Филатова. Артиллерист справедливо полагал, что имеющихся снарядов просто физически не хватит для уничтожения десятков тысяч степняков, которые в силу своей численности заняли огромные пространства вокруг города. Именно поэтому, не доезжая до столицы восемь километров, батарею развернули на огневые позиции, танки выдвинули вперед и припрятали на берегу — дабы прикрыть гаубицы в случае появления монгольских тысяч.
