Даже опытные витязи, ходившие воевать во Псков и Новгород, никогда не видели таких диковинных боевых машин, швыряющих огромные камни на столь большое расстояние. Камнеметы ливонских рыцарей были гораздо меньших размеров. Ни в какое сравнение с монгольскими не шли и баллисты греков, от которых на Русь пришло немало военных новинок.
Через два часа каменный град проломил речные врата, что стояли в башне на пути к пристани и сделали две больших бреши в деревянной стене близ Рязанской башни. А Михайловская башня пылала, ее закидали сосудами с горючей жидкостью. Все попытки загасить яростное пламя снегом и водой только ухудшали положение — жидкость в ответ брызгала огненными искрами во все стороны, грозя поджечь и то, что уцелело. Вскоре Михайловская башня превратилась в гигантский костер, испускающий густые клубы серого дыма.
В тот же момент заснеженная равнина покрылась тысячами спешенных монгол, идущих на приступ с боевым кличем: «Урагх!». В лучах полуденного солнца сверкали изогнутые сабли, круглые щиты и наконечники копий. Как будто темный поток залил белые снега, продвигаясь к стенам Пронска, заливал низины, перетекал через холмы. Захватчики, не останавливаясь, ринулись на штурм через открывшиеся проходы. Лишь у Михайловской башни толпы степняков остановились, ожидая пока огонь уничтожит ворота и примыкающий участок бревенчатой стены.
Ополченцы сражались бок о бок с дружинниками князя. Рукопашные схватки были полны ярости и ожесточения. Защитники грудью бросались на монгол, поднимали их на копья и сбрасывали в ров. Случались и казусы, когда какой-нибудь молодой и впечатлительный подмастерье кузнеца, вроде бы не обделенный силушкой и пробравшийся в первые ряды защитников, не сделав ни одного удара, терял сознание от вида крови и разлетевшихся человеческих мозгов. Или того хуже — выворачивал содержимое своего желудка наружу, заливая броню и порты соседей. Таких опытные гридни выкидывали за спину, чтоб не мешались под ногами и уцелели, коль все равно толку от них тут немного.
А степняки, завывая и прикрываясь щитами, все лезли и лезли по наваленным в ров деревьям к зияющим в стене проломам. Но натыкались на тесный строй прямоугольных красных щитов с торчащими копьями. Шеренги наступающих не смогли потеснить русичей ни на шаг. От ударов мечей и топоров воины Гаюк-хана скатывались вниз по склону вала, мертвые вперемежку с ранеными. Натиск не ослабевал лишь благодаря их многочисленности и железной дисциплине. Степняки упорно продолжали карабкаться по заснеженному валу, топча у его подножия своих же убитых. Кровь, брызгавшая из порубленных и покалеченных тел, впитывалась в снег, выделяясь яркими алыми пятнами. Боевой клич захватчиков постепенно стих, поглощенный грохотом и лязгом сталкивающихся мечей и щитов, треском ломающихся копий и стонами умирающих.
Две силы старались превозмочь одна другую на узких участках разрушенной стены. Убитых с обеих сторон было так много, что бойцам приходилось рубиться стоя среди лежащих грудами мертвецов. Но если место каждого сраженного в сече монгола тотчас занимали двое новых, то потери русичей были невосполнимы.
Тем не менее, и этот штурм был отбит. Во второй половине дня монголы вновь откатились к своим камнеметам, в город полетели камни. Защитники, пользуясь случаем попытались завалить проломы, соорудив некую баррикаду из подручных средств. В ход шли бревна, сани, ворота и заборы окрестных домов. Камни сметали защитников, но работа не прекращалась ни на минуту. Пронский воевода созвал совет, но что-либо путное придумать так и не удалось. Если не уничтожить камнеметы, то скоро от стен ничего не останется. Самодельная баррикада и подавно не сможет удержать противника. Но если провести вылазку из города, чтобы уничтожить катапульты, то тогда монголы и вовсе в чистом поле сметут последних защитников. Оставалось уповать на чудо. Впрочем, во всех храмах и без того непрерывно шли молебны о даровании победы, изредка прерываемые на отпевание усопших. Обряды над последними, в виду многочисленности, проводили скопом и в спешке, тут же у храмов хороня в братских могилах.
