— Чего-то маловато. — усомнился Андреев. — Может авангард?
Всеволод согласился, но подумав, засомневался и предположил, что тумен мог разделиться — часть пошла вниз по Проне на Рязань, а остальные вполне могли завернуть вверх по течению. Ведь там стоят вполне приличные по их меркам города: Ижеславль, Михайловск и сама столица княжества Пронск. Он настолько испереживался, что готов был бросить уже подготовленную засаду и рвануть на выручку к своим городам.
— Ну и куда ты сейчас поедешь? — возмущался лейтенант. — По любому не успеешь, да и не поможешь ничем. У тебя бойцов всего ничего. Лучше здесь сиди. Завтра к нам подойдут эти тысячи, разобьем их, вот тогда всем вместе можно будет идти к Пронску. Уж дня три-четыре они как-нибудь продержатся.
Еще один день томительного ожидания подходил к концу. Монгольское войско встало лагерем в двадцати километрах от засады. Его численность не увеличилась, а это означало, что князь был прав. Основные силы повернули к Пронску и вполне возможно, что на Рязань они пойдут другой дорогой, минуя подготовленную для них ловушку.
Вечером пришел вызов от Ярошенко. Танкист сообщил, что он успешно разгромил появившееся на водоразделе войско, но как и на Проне его численность не превышала двух-трех тысяч. А уже в сумерках на дельтаплане приземлился лейтенант Филатов. Саня с помощью неустойчиво работающего на пределе дальности портала все же провел разведку окрестностей и передал результаты Шибалину. Подполковник нанес их на карту и получил неутешительную картину — противник наступал слишком широким фронтом. Две опорные точки — Ярошенко на водоразделе у реки Пожва и Андреев на Проне просто не в состоянии были удержать монгольские тумены, фронт которых развернулся полосой свыше двухсот километров. Валерий Петрович спешно мобилизовал артиллеристов среди выздоравливающих — хотя бы на один расчет для гаубицы — прикрыть Пронск через портал, когда его осадит тумен Гаюк-хана. И послал последнего своего летчика Филатова в помощь Андрееву, чтобы не отвлекать Ерисова, прикомандированного к танкистам.
* * *
Разрозненная усталостью, огромная колонна кочевников, занявшая реку от берега до берега, медленно приближалась к рубежам открытия огня. Двадцатикилометровый марш по глубоким снегам давал о себе знать. И хоть передовые сотни, протаптывающие путь, периодически менялись, общая усталость охватила войско каким-то безразличием. Маленькие лохматые монгольские лошади с мокрыми мордами, обросшие колючками инея, мотали головами в такт механически переставляемым ногам. На их спинах оцепенело покачивались в седлах воины. То и дело взвизгивали несмазанные огромные колеса повозок, дополняемые хрустом снега под множеством колес и копыт взмокших лошадей. Вчерашний снегопад замел все следы, окреп мороз и над людьми из ледяной синевы нависала белесая пелена с радужными иглами солнца.
— Приближаются. — прокомментировал лейтенант Андреев, осматривая реку в бинокль.
Глубоко в лесу негромко хлопнул выстрел, за ним еще пара, практически одновременно.
— Что за черт? — чертыхнулся Андреев, хватая рацию. — Кто там стреляет? Я же приказал соблюдать полную тишину.
Оказалось, один из патрулей обнаружил пятерых монгольских всадников, крадущихся лесом, параллельно реке. Причем первыми заметили их именно княжеские гридни, приданные в подкрепление. Первого сняли стрелами, трех других застрелили красноармейцы, а последнего взяли живьем на всякий случай.
Вместо наказания пришлось хвалить дозорных за бдительность, тем более, что далекий выстрел, заглушенный заснеженным лесом, многотысячное войско могло и не услышать, или не придать особого значения непонятному звуку. Игорь Андреев велел им и дальше патрулировать берег, а пленного привести в деревню. Вот только как его допрашивать — непонятно.
Наконец войско захватчиков достигло контрольных точек. Именно в этот момент оно слегка притормозило: с одной стороны началась плановая смена передовых частей. Уставшие остановились как раз напротив лесной дороги, поджидая скачущую им на смену свежую сотню, с другой — топчущиеся на месте степняки получили возможность оглядеться более внимательно и заметили прогалину, уходящую вглубь берега. Об этом недвусмысленно говорили их жесты: степняки загомонили чуть громче, руками или хлыстом показывали своим десятникам на прогалину. Едва сотни поменялись, как десяток всадников устремился обследовать берег.
