В среду Михаил снова не мог найти себе места. Утром он был в отличном настроении, но, по мере приближения вечера, начал нервничать. Помучавшись до обеда, он сказал, что съездит в Москву, заперся в кабинете, отодвинул шкаф и нажал на синюю кнопку. Затем осторожно выбрался на улицу — на этот раз он был уверен, что никто его не заметил — и поехал в Москву. С четырех до семи он бродил по старой, знакомой ему Москве 1968 года. Улица Горького не гудела от сплошного потока автомобилей, иномарок не было видно, одни «москвичи», «запорожцы» с кривыми колесами и старые «Волги». Временами проносились «Чайки», и постовые брали им под козырек. Михаил прошел по Камергерскому переулку, свернул на Большую Дмитровку и вышел к Столешникову переулку. Там он остановился у магазина, где через тридцать лет будет магазин Алексея, и пошел обратно, к зданию почты. Ровно в девять зашел в отделение международных телефонных переговоров и попросил соединить с Лондоном. Как ни странно, ждать пришлось недолго, и через двадцать минут Орлов уже говорил с Сэмом, все время напоминая себе, что это не тот Сэм, с которым он беседовал неделю назад.
— Привет, Майкл! — послышался знакомый голос. — Я снова только что вернулся со скачек. Наша тройка заняла три первых места именно в том порядке, о котором ты говорил.
— Ты получил письмо? — прервал его Орлов.
— Да, письмо мне передал какой-то заросший черной шерстью монгол прямо в Хитроу. Я отвез его в самую дешевую гостиницу, какую только смог найти.
— Прочитал?
— Да, Майкл. Я глубоко потрясен его содержанием и верю каждому слову. Обещаю тебе, что выполню все, о чем ты просишь.
— К письму был приложен список скачек?
— Был. Я снял с него фотокопию, и теперь один экземпляр хранится у меня в банковском сейфе. Мы все боготворим тебя, Майкл.
— Это необязательно. Ты и я работаем для собственной выгоды, и если она поможет нам в старости, тем лучше.
— В субботу я еду на скачки в Дьюхерст. Там ожидается важное событие — из Франции привезли сказочного жеребца, Иркаб Алхава. Все ставят на него. Но ведь мы знаем, что победу одержит другой жеребец, верно? Между прочим, сегодня мы получили тысячу восемьсот девяносто фунтов.
— Хорошо, Сэм, пора кончать. Мы столько наговорили, что мне не хватит расплатиться. Может быть, пока я не буду звонить тебе. Действуй. Желаю удачи.
Михаил повесил трубку, расплатился и смешался с толпой. Если ему повезло на этот раз и его не успели засечь, это станет последней удачей.
За ним в Москве действительно не следили. Как только стало ясно, что он собирается звонить в Лондон, на линию поставили записывающее устройство, а слежку перевели в Апрелевку. Там, в свете инфракрасных лучей, камера зарегистрировала возвращение неизвестного мужчины через потайную дверцу в свою дачу. Поскольку оборудование было советского производства, изображение получилось не слишком отчетливым.
Орлов вернулся на дачу уже заполночь и долго не мог заснуть. Его не покидала мысль о том, как он поставить труднопреодолимые преграды на пути КГБ — у него не было ни малейших сомнений, что в 1968 году ему на хвост сел Комитет государственной безопасности, и главным образом потому, что он купил дачу у Исаака Израилевича, о котором в Академии наук ходили разные слухи: то ли он собирается уехать в Израиль, а ему отказывают, то ли у него уезжают родственники (похоже на правду), то ли он регулярно навещает синагогу…
Проснувшись утром в четверг, он зашел в столовую, поцеловал покрасневшую Зою и спросил, где лежат строительные планы и остальные документы БТИ, оставленные им Рахиль Абрамовной. Зоя тут же принесла запыленный кожаный портфель и вытерла влажной тряпкой. Михаил открыл его, и первым же документом оказался план участка. Он сразу увидел, что не ошибся — в соответствии с планом, утвержденным Апрелевским райсоветом в далеком 1961 году, красная линия, то есть граница участка Гатовича, проходила в трех метрах от дачи. Это означало, что Исаак Израилевич мог построить забор в трех метрах от стены дома, полностью закрывающий его фронтон и, следовательно, потайную дверь, через которую Михаил выходил из дома. Итак, дело оставалось за малым — построить забор, причем обязательно в 1968 году или до этого, потому что забор, даже самый лучший, построенный сейчас, в 1998 году, тридцатью годами позже, будет отсутствовать в 1968 году.
