Колемон почесал бороду, поглядел с пригорка на болотный простор. Быстрая тень пронеслась по Мягкому Полю — возможно, тот самый бегунец, что гнездится на топи.
— Боги сделали сеточницу крепкой, чтобы она могла выдерживать снег. Вся штука в том, что зимою вода в топи не замерзает. Это ведь не чистая вода, а гнилая жижа. От гниения она греется. Коли хотите, приложите руку к сети — услышите тепло. И вот зимою, когда снег, сеточнице нужно суметь удержаться на поверхности, не уйти на дно под тяжестью. Потому ее черенки-усики хоть и высыхают осенью, но сохраняют крепость. А весною трава испускает новые черенки, но старые тоже остаются. Где трава растет уже лет десять, там черенки во много слоев переплелись, и сеть очень прочна — корову удержит.
Старый охотник зловеще понизил голос:
— Но только не больно уповайте на это. На глаз не различишь, сколько траве лет. Бывает, вот растет отличная крепкая многолетка, идешь себе по ней, а тут полынья, что всего-то прошлым летом сетью покрылась. По цвету — ровно такая же! Но ступишь на нее — и прощай. Вот так-то, родимые. Есть у сети еще одно опасное свойство. Она прочна, пока цела. Но если появляется разрыв, то около него трава тут же становится ненадежной. На краю полыньи сеть даже зайца не удержит! Подогнется и уронит в воду. Поэтому дело такое: пока идешь по целой траве, то живешь. Если хотя бы одной ногой прорвешь сеть, то, считай, ты этой самой ногой уже стоишь на Звезде. В тот же миг падай на брюхо и ползи. Ни коленями, ни локтями в порванную сеть не упирайся — она не выдержит. Плашмя ползи, как змеюка. Когда на двадцать шагов от дыры уползешь, можешь дух перевести.
— Это в том случае, если провалишься одной ногой, верно? — спросил Ориджин. — А если всем телом нырнешь — что тогда?
Колемон как-то странно усмехнулся.
— А ничего не делать, ваша светлость. Можно воды хлебнуть, чтобы быстрей уйти и поменьше мучаться.
— Неужели нет спасения?!
— Ну, ваша светлость… — белобородый охотник пожал плечами, — всякое, конечно, бывает… Если человек богам уж очень приглянется, то могут и из полыньи вытащить. Попытаешься лечь на край травы животом, руками подальше от дыры уцепишься, потянешь себя — авось выползешь… Да только по шансам это — все равно как медведя поленом убить.
Молчание сделалось мрачным — или Эрвину это только почудилось?.. Колемон поднял узловатый палец и сказал:
— Главное вот что. Запомните накрепко, родные мои. Если кто провалился — не подходите к нему. Есть веревка — можно тянуть, хотя и это опасно: веревкой можно распороть сеть. Но не подходить. Будь он тебе сват, кум, брат, хоть отец родной. Хоть плакать навзрыд будет, хоть заклинать именами всех Праматерей с Праотцами вкупе — стой в двадцати шагах и смотри, как тонет. Нет сил смотреть — отвернись. Но помни: подойдешь к нему — умрешь. В десяти шагах от дыры сеть уже не выдержит стоячего, а в паре шагов и лежачего не удержит. Приблизишься к полынье — провалишься. Вот так-то.
Эрвин зябко поежился от этих слов. Механик Луис тихо охнул, Филипп Лоуферт издал смешок, похожий на хрюканье. Воины ничем не выказали беспокойства.
Юный охотник сказал старшему:
— Про черную воду еще скажи, а.
— Да, это малыш верно напомнил. Сеточница не растет на чистой воде — только на болотной жиже. Гниль — она и плотнее, и питательнее. А на чистоводье сеточнице голодно, да и удержаться трудно. Вот она и не живет там. Потому есть в Мягких Полях участки, где видно воду. Бывают большие: сотни шагов в ширину, а то и полмили. Это значит, там очень глубоко, гнилая жижа осела ко дну, а наверху чисто. Такие места зовутся черной водой. Их нужно бояться сильнее, чем смерти. Кто-то подумает: чистая водичка, отчего бы не напиться? А если совсем дурак, то скажет: можно напрямик переплыть, а не обходить два дня. Да, плыть в черной воде можно — она ведь чистая у поверхности. Не затягивает, как жижа. Но беда в том, что ты из нее вылезти не сможешь. Никогда. По краю чистоводья травяная сеть совсем хилая, ни за что ты на нее не выберешься. Полезешь — прорвется. Поплывешь в другое место, полезешь — и там прорвется. В третье, в четвертое, всю заводь оплывешь — нигде не спасешься. Потому такая смерть — самая худшая. В жиже утонешь за минуты, а в черной воде… Сказывают, был такой охотник — Джон Барсук. Он упал в черную воду и плавал трое суток. Лишь на четвертые совсем выбился из сил и ушел.
