Проблема состояла как раз в монете: в том фургоне товара было этак на дюжину эфесов, да плюс сама телега с лошадьми. Жалко! И зачем только он дал слабину в Излучине, взял с собой этих чертовых беженцев?.. Скрепя сердце, Хармон забрался во вторую повозку.
Внутри горела масляная лампа. Весь честной народ сгрудился в спальной половине фургона, застеленной одеялами. Виновника переполоха торговец разглядел не сразу: малярский внучок забился в тенистую щель между ящиками в дальнем конце повозки. Рядом находился его дед. В проходе стоял Снайп, отгораживая Маляра с Маляренком от остальной компании. Дезертир держал боевой топор, выставив его перед собой — не так, чтобы рубить, но так, чтобы не дать отщепенцам приблизиться к стаду.
— Проваливайте, ну! Больше повторять не стану! — рычал Снайп, когда Хармон забрался в фургон.
— Хозяин здесь! Вот его и послушаем, — сказала Луиза.
— Что тут у вас творится? — спросил Хармон, хотя прекрасно видел, что.
— Малец принес на себе мор, вот что. У него вся рожа посинела.
— А ну-ка, дайте поглядеть, — сказал Хармон.
Народ расступился. Торговец не имел желания приближаться к мальчику, сунул лампу в руку Снайпа:
— Посвети-ка.
— Еще чего… — фыркнул охранник и передал лампу Маляру.
Тот поднес свет к лицу внука. Верно: губы были синими, щеки — белыми. Малец дрожал.
— И что же с тобой делать?.. — проворчал Хармон.
— Как — что? — искренне удивилась Луиза. — Выкинуть к чертям!
— Деда тоже, — добавил Снайп. — Мелкий около него все время. Оба уже хворые.
— Сжальтесь, — сказал Маляр, но старуха Мэй тут же перебила его:
— Гоните их, Хармон Паула! Пускай идут назад в Ниар! Подлые отродья, могли бы и сами вылезти, коли хворые! А туда же — сжальтесь!
— Пощадите… — шепнул внучок, но Снайп погрозил ему топором:
— Ану цыц! Будешь болтать — пришибу.
— Да никакие мы не хворые! — вскричал Маляр. — Внучок простудился, вот и мерзнет! А вы его — на улицу, в мороз! И до ближнего города два дня ходу.
— Не наша забота!
— Знаем мы такие простуды!..
— Гоните их, хозяин!
Хармон призадумался. Ситуация была сложна. Мальца жалко: Хармон, вроде как, помочь хотел, взял деда с внуком в телегу. А теперь выкинуть ночью среди поля, да в холодный ливень — вот уж благодеяние! Но жалость — дело глупое. Где речь о хвори, надо думать головой, а не чувством. Вон, имперские солдаты оцепили Ниар и никого больше не выпускают, и плевать им на жалость.
В тон его мыслям Доксет проворчал:
— У нас в войске, если кто синел, то его не выгоняли — нечего мор по округе разносить. Сажали в глухой фургон и держали там, пока помрет или очухается. А могли и поджечь…
— Звери! — бросил маляр.
— Это я к тому, хозяин, что выгнать — не так уж и плохо.
— Он и так дрожит от холода, а под дождем и вовсе околеет!
— Велика разница — днем раньше, днем позже.
Доксет прав, думал Хармон: померзнуть под дождиком — не худшая участь для хворого. Случаются с ними штуки и пострашнее. Пожалуй, если выгнать деда с внуком, то найдется чем успокоить совесть. Но есть еще одно рассуждение, которое все усложняет. Эти двое провели неделю в обозе Хармона. Значит, могут быть и другие, в ком поселился мор. Выгнать маляров-то можно, но как быть с остальными? Как узнать, кто здоров, а кто уже ходячий покойник? Эх, потянул меня Темный Идо в эту Излучину!..
Неожиданно заговорила Полли:
— Одумайтесь! Вчера малыш был здоров, и утром тоже. Не дрожал, не синел — все путем. А сейчас, внезапно, все скопом навалилось. Разве мор растет так быстро? Он намок и простудился, вот и все!
— С чего это ты так уверена?
— Я видела, как умирают от сизого мора. И вы видели, только вам от страха память отшибло!
— Ишь, какая разумница! Если уверена, то докажи!
— И докажу.
Полли обошла Снайпа, встала рядом с малышом, потрепала по волосам:
— Не бойся, все будет хорошо.
На сердце у Хармона странным образом потеплело. Полли до того была уверена в своей правде, что и у торговца зародилась надежда. Если Маляренок всего лишь простужен, то это будет чудесным исходом, просто-таки сказочным! Сразу всем волнениям конец! Дождаться бы утра — и все станет ясно.
Но на других спутников поступок Полли не произвел впечатления.
