Волосы леди Аланис имели цвет платины, тонкие брови — темны. Карие глаза по диковинной задумке природы смотрели одновременно горделиво и озорно. Точеный подбородок и волевые скулы, присущие роду Агаты, могли сделать ее лицо холодным, если бы не губы. Губки леди Аланис были слегка припухшими, с намеком на капризную чувственность, и придавали ее облику трогательного тепла. Вне сомнений, молодая герцогиня была красивейшей из женщин, которых когда-либо видела Мира.
— Свечи померкли, люстры потускнели, — досадливо проворчала Бекка Южанка. — Радуйтесь, люди: Звезда взошла на небосклон!
Мира заметила, что все до единого гости смотрят сейчас в сторону вошедших, и леди Аланис достается едва ли не больше восторженных взглядов, чем самому владыке. Мира ясно ощутила горечь и ревность, терзающие подругу.
— Бекка, — Мира тронула южанку за плечо, — Бекка!
— Что?
— Если император женится на этом капризном отродье, я буду сочувствовать ему всей душою.
— Благодарю тебя…
Мира щелкнула пальцами, подзывая слугу, и потребовала вина для себя и южанки. Пятый, — отметила, взяв в руки бокал.
— Пусть боги помогут владыке сделать правильный выбор, — сказала Мира и выпила.
Последовав ее примеру, Бекка улыбнулась:
— Все хорошо, дорогая. Приступ дурной ревности смыт потоком вина и дружеской заботой. Идем!
— Куда же?
— Разве ты больше не дочь графини Нортвуд?.. Все выходцы Великих Домов должны засвидетельствовать почтение владыке.
Тем временем император, прошествовав через зал, уселся в бархатное кресло у стены — недостаточно золоченное, чтобы именоваться троном, зато весьма удобное. Гвардейцы заняли позиции за его спиной, герцог Айден и леди Аланис, соблюдая церемонию, поклонились императору. Поклон герцога вышел сдержанным и гордым, поклон девушки — по-кошачьи грациозным. Казалось, это не дань вежливости, а часть некоего артистического выступления. Затем альмерцы отступили вбок, а другие гости потянулись к императору, кланяясь и произнося цветистые приветствия. Еще два человека вышли из внутренних покоев и заняли места у трона. Одним из них, к радостному удивлению Миры, оказался Итан на своей давешней крохотной табуреточке. Конечно, владыку должен сопровождать секретарь, чтобы при необходимости подсказать ему имя, титул, заслуги и привилегии того или иного гостя. Мира была рада, что именно Итан удостоился чести помогать императору на балу — несомненно, он этого достоин.
А вот второй человек — тот уселся прямо на пол, привалившись спиной к ножке Адрианова кресла — оказался весьма странной персоной. Его лицо было болезненно худым, прямо костлявым, будто череп, обтянутый кожей. Глаза поблескивали ядовитым огнем и беспрестанно метались, заостренный подбородок казался несуразно длинным из-за узкой бородки. Он был одет в пестрый клетчатый костюм и разлапистый трехконечный колпак, что позвякивал бубенцами. Шут Менсон — вот кто это был! Тот самый человек, что мог стать императором Полари… но боги обделили его удачей и сделали безвольным посмешищем.
Мира надолго задержала на нем взгляд. Большую часть времени шут занимался тем, что ковырялся в носу или задумчиво посасывал конец собственной бородки. Когда очередной гость подходил на поклон, Менсон пронизывал его взглядом и тут же забывал, продолжая теребить губами волоски бороды. Кое-кто, впрочем, привлекал его внимание, тогда шут беззастенчиво хлопал Адриана по ноге, указывал пальцем на гостя и скрипуче говорил что-то. Мира не могла разобрать слов, но вряд ли они были приятны гостям: тот, на кого указывал шут, вздрагивал и сжимался.
Безумный шут… Так ли он безумен? Достанет ли у него здравомыслия, чтобы устроить заговор?..
— Леди Бекка, позвольте поприветствовать, — раздалось сзади, и, обернувшись, Мира столкнулась… с собственным сюзереном!
Она вздрогнула от неожиданности. Белолицый граф Виттор Шейланд перевел взгляд с Бекки Южанки на Миру, и девушка похолодела от испуга. Сейчас он узнает меня! Почему леди Сибил не сказала, что он будет здесь? Зачем притащила меня на этот проклятый бал?! Сейчас Шейланд раскроет меня прямо на глазах у императора!
