- Вспоминайте, вспоминайте, и все, что вспомните, запишите.
Они встали и ушли.
Рабочее время кончалось, возвращаться на книжную базу мне сегодня уже не придется...
Ничего я не буду писать, еще подведешь кого-нибудь под монастырь. Да и писать-то нечего...
Тот, что спрашивал, снова вошел в кабинет.
- Написали?.. Так не годится. Пойдемте в другую комнату, там обязательно напишите.
Он привел меня в другую комнату, положил на стол те же ручку и бумагу. У стены стоял мягкий диван.
- Посидите на диване, подумайте и напишите.
Я села на диван. Голявкин, наверно, сейчас ругает меня на чем свет стоит: не пришла на встречу. Пропущены занятия на филфаке. Волнуюсь до дрожи в пальцах. А день кончается.
Вдруг открывается дверь и впускают ко мне... Голявкина.
- Ты что-нибудь тут написала? - подозрительно спрашивает он.
- Нет. А ты?
- Молодец. Я тоже не написал.
- Что же теперь будет?
- Не знаю. Посмотрим.
К вечеру нас обоих неожиданно выпустили на волю. То ли не оправдали надежд, не пригодились. То ли, наоборот, можем понадобиться в любой момент. Что хочешь, то и думай.
Мы вышли на свободу вдвоем, словно повенчанные...
Кирилл Владимирович Косцинский был осужден на семь лет лагерей за антисоветскую пропаганду. Ходили к нему и те, которые не только писали, а были завербованы "органами", охотно следили и доносили. А лет через тридцать еще и с удовольствием в этом признавались. Рассчитывали, что культурная общественность их "подвиг" не сможет не оценить?..
10
История с Косцинским нас потрясла. Всю дальнейшую жизнь мы были постоянно настороже. Период наивности был пройден. Надо быть умнее. Чтобы не доносить - не лезть в высокопоставленную "тусовку", как сказали бы теперь.
Остерегаться того, что о тебе донесут, было совершенно бесполезно. Берегись, не берегись - все равно донесут, что бы ни делал, - хорошо налаженная система. Мы чувствовали, что плотно сидим "под колпаком". Неуютно было.
- Что мы сделали? Мы же ничего не сделали, чтобы опасаться. - Мне так хотелось вырваться из этого неуюта.
- Мы-то ничего не делаем. Рассказы там мои что-то делают, черт бы побрал!
- Но они ведь даже не напечатаны.
- Тем более. Ходят по рукам, их читают...
- Читают, а потом несут куда следует?.. Чем они их так раздражают?
- Не знаю. Просто они совсем не такие, какие нужно. Неподходящая страна. Неудачная.
- Людям ведь рассказы нравятся.
- Потому и нравятся, что не такие. Отстань от меня! Что ты ко мне пристала?
11
Мы сидим в комнате, которую Голявкин снимал в большой коммунальной квартире. Вдруг звонок в дверь. Кого-то впустили в квартиру, он гулко шагает по коридору, стучит к нам.
- Кто там?
- Голявкин здесь живет?
За дверью - большой лысый мужик с крупным носом на розовом лице.
- Я Юрий Казаков, будем знакомы!
- Как ты меня нашел?
- Друзья помогли.
Они присаживаются к столу. Я ухожу, мне некогда рассиживаться в приятной компании...
Юрий Павлович Казаков был рассказчиком ярко выраженной классической традиции. "Самый талантливый!" - говорил про него Голявкин. Казаков трогательно ценил новаторскую форму голявкинских рассказов. Они любили друг друга за творчество, встречались в Москве в ЦДЛ, за бутылочкой неуемно похваливали друг друга за вновь написанные вещи.
Вот что пишет Казаков одному из своих адресатов в 1958 году, после первой встречи с Голявкиным: "Я шел по каменным плитам и думал о тебе, о городе, который до сих пор еще выбрасывает на рынок сознания больных гениев. Один из этих гениев - некий Голявкин..."
А вот другое письмо, написанное, когда в 1969 году у Голявкина вышла наконец "взрослая" книга "Привет вам, птицы":
"Дорогой Витя! Гран мерси тебе за книжку. Я давно как-то написал, что мужество писателя - это терпение. И вот теперь я радуюсь, что многолетнее терпение твое вознаграждено, - рассказы, которые я узнал чуть ли не пятнадцать лет назад, теперь почти все вышли. Потерпи же еще (как сказал поэт, отдохнешь и ты!) - потерпи, и появятся на свет и "Лейтенант", и "Пуговица", и проч.
Вот был случай. Приехал ко мне в Москву один поклонник. Взяли мы и пошли. А была зима. Мороз страшный. Багровое солнце светило на нас. И взяли мы с ним в ларьке подогретого пива. Но мороз был такой, что пена леденела и царапала нос. И снега под ногами пели. И все было прекрасно...
