— Так что тебя понесло в эту авантюру? — за спиной стоял отец. Усталый, седой, отдавший, на пару с матушкой, всего себя, чтобы я благополучно дожил до своего возраста и ни в чем не нуждался. Невысокий, сутулый, с наметившейся лысиной, но сохранивший и статность, и мудрость в лучезарных серых глазах.
— Папа! — Я обернулся к нему. Понял, что не могу просто так к нему подойти и обнять. Я обидел его, обидел всех своим побегом от реальности. От той, земной реальности, с унылыми буднями и ежедневными укорами себя, что не могу стать лучше. — Мне было мало! Я…я хотел… — слова застряли в горле. У тридцатилетнего молодого мужчины потекли слезы.
— Ты застрял в детстве, — он говорил спокойно, не столько разочарованно, сколько хотел, чтобы я понял. — Жизнью, которой ты жил, живут все! Ты просто отказывался видеть все ее оттенки! Есть и любовь, и счастье, есть и долг!
— Долг… прости.
— Я не виню тебя, просто вернись, — что-то меня держало. Я не мог, просто не мог согласиться. Я уже сделал шаг, отступить было невозможно. Сейчас я признавал, что это было ошибкой, но это не меняло ничего. Помолчали.
— Как мама?
— Безутешна.
— Анюта?
— Горюет.
— А друзья? Что говорят друзья?
— Что ты последняя сволочь. Негодуют и злятся.
— А Она знает? Что меня больше нет.
— Ей плевать. Как ты не поймешь! Вернись.
— Не могу.
— Ты вбил себе в голову чушь! Почему ты не можешь жить как миллиарды? Найти себе женщину попроще, создать семью, завести детей! Кто продолжит наш род?
— Почему?! — в ярости вдруг закричал я. — Почему я должен искать себе что-то проще? Я не хочу прогибаться! Любовь — это единственная свобода, которую может иметь человек! Или и это ложное право? Полюбить кого-то проще — значит, признать, что я проиграл! Что я такой же узник, что я в тюрьме, а все самое светлое, самое дорогое там, снаружи, на свободе! Почему я должен себе что-то запрещать? И почему все всегда скатывается к этому?! Я честен с собой и не хочу марать это последнее, что осталось незапятнанным! Живу один и прекрасно! В этом мой выбор, моя свобода!
— Это не правильно. И это не так. В свои года ты все еще ребенок. И живешь за решеткой. — Внезапный порыв ветра превратил отца в пыль и унес за горизонт. Не успел даже возразить. Ветер усиливался. Воронка, висевшая высоко в небе, стала стремительно приближаться. Сквозь завывания порывов воздуха я вдруг услышал звон колокольчиков. Хижина, большой деревянный шатер, накрытый множеством ковров. Колокольчики висели на шесте рядом с входом, призывая укрыться внутри от надвигающегося шторма. Начинал подниматься в воздух песок, становилось темно. Прикрывая лицо руками, я поспешил войти. У костра, обложенного камнями, под сводами шатра сидел крупный человек, укутанный в красную грубую ткань с золотой тесьмой по краю. Я осторожно подошел ближе, сел напротив. Молчание затянулось. Снаружи жалобно скулил ветер, но тут я был надежно спрятан. Было тепло и спокойно. Человек прутиком шевелил угли в очаге. Серая кожа на руке. Увидел выступающий из-под ткани серый хвост, с кисточкой на конце в черное пятнышко. Человек поднял на меня взгляд. Грозный взгляд бездонных красных глаз. Спрятал под тканью хвост. Бета. Обычные полоски на его лице сейчас раскрылись и зияли черными, как сам космос, рунами. Опустил голову, снова пряча лицо.
— Ты жалок и омерзителен. Никчемный юнец, прожигающий свою жизнь, — заговорил спокойно. Но в отличие от отца в его голосе читалась холодная объективная неприязнь. — Ты прожил так много, но до сих пор не знаешь, чего хочешь. Ни намека. Ты умрешь от старости, так и не узнав, ради чего жил. Пустая оболочка.
— Много ли ты встречал людей, осознавших смысл своей жизни? — тихо возразил я.
— Чего ты ждешь от нас?
— Не уверен, — растерялся.
— Ты всегда во всем не уверен. Как может не уверенный в себе человек послужить своим близким? Своему народу? Своему времени?
— Я хочу, чтобы мне указали путь!
— Ты слаб! Слаб, чтобы увидеть тропу, всегда находившуюся у тебя под носом! Ты не видишь ничего, кроме своих обид! Ты гонишься за женщиной, чтобы доказать себе свою полноценность!
