Челси захотелось прижаться к нему и взять его за руку, но она не решилась на это. Она чувствовала себя лишней в его горе. Он мог позволить ей разделить его, а мог и не позволить. Неуверенная в себе, она не рискнула получить отказ.
Наконец Грехем Фритц, адвокат и поверенный в делах Эбби, приступил к чтению завещания:
– Оглашается последняя воля Эбигейл Махлер Кейн…
Челси перестала слушать. Эти слова беспомощно возвращали ее к тому, что было еще слишком свежо в памяти: строгий, с резьбой гроб, последние напутствия священника и дюжины желтых роз, которые должны были выглядеть ослепительно прекрасными, но казались заурядными и ужасно печальными. Челси не хотелось, чтобы завещание оглашалось так скоро, но Грехем поддался давлению Махлеров, которые приехали в Балтимор издалека и не хотели возвращаться к этому еще раз. Кевин не спорил. Он редко противоречил Махлерам. Это вовсе не говорило о его слабохарактерности: нет, он был исключительно одаренной личностью. Работа, доступная немногим, отнимала у него почти все силы, и на противоборство клану его уже не хватало.
Эбби видела это. Она понимала людей и сострадала им, как никто другой. Перед Челси пронеслись картины ее прошлого. Она вспомнила, как Эбби купала ее в солевых ваннах Эпсома, когда она заболела ветрянкой, как заказала целую гору любимого Челси вишневого мороженого, когда ей поставили зубную пластинку, как она увлеченно рассылала копии всем знакомым, когда рисунок Челси получил первый приз на художественном конкурсе, как она бранила ее за то, что Челси дважды проколола себе уши.
Позже, когда Эбби все сильнее и сильнее стала страдать от хронического полиомиелита, Челси смогла отблагодарить ее за все, и уже теперь Челси купала ее, ухаживала за ней, хвалила и ругала ее. И она была рада этому. Эбби дала ей так много. Иметь такую возможность уже само по себе было подарком для Челси, ведь обе они знали, что времени оставалось очень мало.
– …этот дом и дом в Ньюпорте я завещаю своему супругу Кевину Кейну вместе с…
Дома, автомобили, акции и облигации. Кевин не нуждался в них. Он был преуспевающим нейрохирургом, имевшим высокий оклад в больнице, и, кроме того, выгодная частная практика приносила ему дополнительные доходы. Он лично оплачивал ежедневные расходы Челси. Эбби брала на себя заботу об остальном, и это вызывало резкое недовольство клана. Братья и сестры Эбби считали, что Челси не должна достаться часть собственности Махлеров, ведь она им чужая. Но Эбби настояла, чтобы Челси, как ее дочь, имела равные права с любым из Махлеров. Так оно и вышло, по крайней мере формально. Выделенная Челси собственность, управляемая по доверенности, приносила ей доход, достаточный для безбедной жизни, даже если бы она решила совсем не работать.
Челси была архитектором. В свои тридцать шесть лет она являлась одним из трех партнеров в фирме, получавшей выгодные подряды по всему Восточному побережью. Более того, она лично вложила деньги в некоторые из тщательно отобранных проектов, что гарантировало ей стабильный доход. Она могла зарабатывать достаточно, чтобы не нуждаться ни в чьей помощи.
Ее никогда особо не волновал вопрос о накоплении имущества. И по этой причине, возможно, она почти не слушала того, о чем читал Грехем. Она ничего не хотела наследовать матери, так же как не хотела верить в смерть Эбби, чего нельзя было сказать о ее дядьях и тетках. Пытаясь казаться скучающими, они сидели, с тщательной небрежностью сложив руки на коленях, и с видимым безразличием следили за Грехемом. И только напряжение их длинных носов и постоянно настороженные голубые глаза выдавали их волнение.
– …моему брату Малькольму Махлеру я оставляю… Малькольму досталась яхта, Майклу – «паккард», Элизабет – две чистокровки, Анне – доходный дом. Но они все еще ждали чего-то.
– …что касается рубинов…
Рубины. Только теперь Челси поняла, чего они ждали, нет, не потому, что им не хватало драгоценностей, или яхт, или автомобилей, или лошадей, – дело было совсем в другом. Даже Челси, которой никогда не пришло бы в голову носить их, понимала ценность рубинов. Они принадлежали семейству на протяжении жизни уже шести поколений и по традиции переходили от старшей дочери к старшей дочери.
