Словом, Потемкин спешил. И ничего удивительного, что через несколько дней после неприятного эпизода с картинами Дмитриев-Мамонов снова был введен на поклон в императорские покои, помаячил на светском рауте, удостоился одобрительной улыбки и оживленного блеска глаз государыни, после чего был спешно спроважен в кабинет личного врача Роджерсона, а потом – в покои Анны Степановны Протасовой, которая сменила скандально отстраненную от своих обязанностей Прасковью Александровну Брюс.
Александр стоял перед маленькой, деловитой, пухлой и весьма некрасивой женщиной. Ее подбородок кое-где покрывали черные волоски, а кожа была очень смугла. Анна Степановна носила прозвище «королева Таити» – именно за смуглость. Ходили слухи, что императрица не единожды хотела устроить брак своей любимой конфидентки с графом Аркадием Морковым. Однако граф, который тоже имел внешность отталкивающую, отказался: «Она дурна собой, я дурен, что же мы с нею будем только безобразить род людской!»
Ну что ж, граф очень хитро умудрился избежать отправления неприятных супружеских обязанностей. А как быть ему, Александру Дмитриеву-Мамонову, которому надлежит сейчас обиходить сию даму, да так, чтобы она осталась им довольна и могла наилучшим образом аттестовать императрице?
Душа его металась, голова горела. В эту минуту он был истинно в отчаянии и горько жалел, что позволил своему тщеславию разыграться настолько, что оно увлекло его на сию стезю. Потемкин, улещая, сулил ему всемогущество, богатство… Конечно, это привлекало. Но сейчас, когда Александр с ужасом ощущал свое полное мужское бессилие, никакие мысли о возможностях, которые открываются перед фаворитом императрицы, не могли его возбудить.
«Оскандалюсь, как пить дать! Все пропало! Что делать?! Кабы самую никудышную из фрейлин дали на пробу, но только молодую, я б ей показал! А обихаживать эту… старую да уродливую…»
Мысль о том, что это тяжкое испытание он должен пройти именно затем, чтобы обихаживать именно «старую да уродливую», только облеченную высшей властью в стране, бодрости не прибавила. Мужество его сникало неудержимо, и губы Протасовой презрительно искривились.
Александр чуть прищурился, чтобы придать себе куда более лихой вид, чем являл в действительности, и вспомнил, как провел минувшую неделю. Готовясь к испытанию, он устраивал набеги на постоялые дворы. Разумеется, являлся туда не в придворной одежде, а попроще, в виде гусарского поручика. Снимал комнату и выбирал среди прислуги девку понеприглядней. Та, вне себя от внезапно свалившегося счастия, знай разводила ноги, но к полуночи начинала молить о пощаде. Гордясь собой, Александр позволял позвать подругу, а то и двух и до рассвета умудрялся утомить и их. Девки уползали, держась за стеночки, и тогда он на часок ложился вздремнуть, довольно усмехаясь.
И сейчас воспоминание о тугих грудях, налитых телесах и пухлых, нацелованных ртах подействовало безотказно. Он рванул застежку панталон… Анна Степановна, видя такое, спешно подхватила юбки и свалилась на диванчик. Груда оборок прикрыла ее лицо, и Александру, который видел только то, к чему неудержимо стремилось его естество, стало понятно: с ним снова все как надо, с ним снова отменно!
– Ну, приступай, молодец! – хихикнула Анна Степановна из-под вороха юбок, но отводить их от лица не стала: женщина она была понимающая, не без деликатности, несмотря на вопиющую откровенность своих обязанностей.
Молодец приступил со всей пылкостию. Протасова вскрикнула:
– Полегче!
Александр замер было, но пробир-фрейлина тут же заверещала нетерпеливо:
– Ай, нет! Делай дело, не мешкай!
Дело свое делать Александр мог бы долго, однако вскоре Анна Степановна сдалась: застонала, принялась махать руками, убирая с лица юбки – сделалось душно да жарко, потом заохала громче и наконец разразилась криком.
Зотов, по долгу службы пребывавший в соседнем покое и внимавший творившемуся, так удивился, что даже вскочил и ринулся было к двери; потом, спохватившись, воротился к столику с кофием и присел в глубокой задумчивости.
На его глазах (вернее будет сказать, на его ушах) творилось нечто невероятное. Уж сколько раз он присутствовал при испытании будущих фаворитов, а такого чуда встречать не приходилось. Женское естество Анны Степановны Протасовой было создано таким кривым образом, что она не была способна испытать то, к чему стремилась императрица, да и прочие дамы. Не раз испытуемые трудились целыми ночами, безуспешно пытаясь заставить пробир-фрейлину оценить их старания, однако та оставалась нема, безгласна и равнодушна, а иной раз даже всхрапывала, пока претендент на почетную должность совершал необходимые ритуальные телодвижения. Испытание происходило не столько на затейливость, сколько на выносливость, которая была для императрицы делом первейшим. Разным-всяким постельным кунштюкам будущий héros-amant мог обучиться позднее, а вот выносливость скорее растерял бы, чем обрел. Но вот поди ж ты… что там, какой переворот произвел этот Красный кафтан (Захар Константинович помнил, как наименовала государыня Мамонова при первой встрече), об этом оставалось только гадать.
