Люс уставилась на него.
– Я имею в виду – не отчаивайся настолько, чтобы потерять из виду то, что тебе нужно.
– Я хочу выбраться отсюда, – сказала Люс, но как ни старалась, не могла заставить тень принять стабильную форму. Она не смотрела на влюбленных на берегу, но тем не менее ощущала тьму, собирающуюся в небе над пляжем. И это не были дождевые тучи. – Помоги, Билл!
Он вздохнул, потянулся к темной массе в воздухе и притянул ее к себе.
– Это твоя тень, ты понимаешь, да? Я управляю ею, но это твой вестник и твое прошлое.
Люс кивнула.
– Сие значит, что ты понятия не имеешь, куда он тебя ведет, и я не несу ответственности.
Она снова кивнула.
– Тогда ладно. – Он потер часть вестника, пока он не стал еще темнее, потом поймал темную точку когтем и дернул ее. Она сработала как дверная ручка. Потянула запахом плесени, и Люс закашлялась.
– Да, я тоже чувствую, – сказал Билл. – Этот старый, – он жестом предложил ей идти внутрь. – Дамы вперед.
Пруссия, 7 января 1758 г.
Снежинка поцеловала Люс в нос.
Потом еще одна, и еще, и еще, пока рои снежных хлопьев не наполнили воздух и весь мир не стал белым и холодным. Люс выдохнула большое облако в морозный воздух.
Каким-то образом она знала, что они очутятся здесь, пусть даже не была уверена, где это «здесь» было. Она только знала, что дневное небо было темным от свирепой бури, а мокрый снег просачивался в ее черные кожаные ботинки, кусая за пальцы ног и пробирая до костей.
Люс шла на свои собственные похороны.
Она сразу же это почувствовала, как только прошла сквозь последний вестник. Наступающий холод, такой же неумолимый, как и лед. Она оказалась у ворот кладбища, все вокруг было укрыто снегом. За ней простиралась дорога, вдоль которой были высажены деревья, и их голые ветки когтями цеплялись за небо цвета олова. Перед ней был небольшой подъем, покрытый снегом, и надгробия и кресты торчали из белого покрывала, как сломанные грязные зубы.
В нескольких метрах позади нее кто-то присвистнул.
– Ты уверена, что готова к этому? – Это был Билл. Он казался запыхавшимся, словно только догнал ее.
– Да. – Ее губы тряслись. Она не оборачивалась, пока Билл не опустился к ее плечам.
– Вот, – сказал он, протягивая темную норковую шубу, – подумал, ты можешь замерзнуть.
– Где ты…
– Я сорвал ее с бабенки, идущей домой с рынка вон там. Не беспокойся, у нее достаточно своих природных слоев.
– Билл!
– Ну же, тебе нужнее! – Он пожал плечами. – Носи на здоровье.
Он надел пушистую шубу на плечи Люс, и она запахнула ее. Мех был невероятно мягкий и теплый. Волна благодарности нахлынула на нее, она потянулась и взялась за когтистую лапу Билла, даже не беспокоясь о том, что она была липкой и холодной.
– Ладно, – сказал Билл, сжимая ее руку. На мгновение Люс ощутила странное тепло на кончиках пальцев. Но потом оно исчезло, и каменные пальцы Билла снова стали холодными. Он сделал глубокий нервный вздох.
– Хм. Ух. Пруссия, середина восемнадцатого века. Ты живешь в маленькой деревушке на берегу реки Гендель. Очень мило. – Он прокашлялся и сплюнул большой комок мокроты, прежде чем продолжить. – Или, точнее сказать, ты жила. Ты, вообще-то, только что… Ну…
– Билл? – она вытянула шею, чтобы посмотреть на него, сидящего сгорбившись на ее плече. – Все нормально, – тихо сказала она, – тебе не нужно объяснять. Просто дай мне… ну… почувствовать это.
– Так, наверное, лучше всего.
Когда Люс тихо зашла в ворота кладбища, Билл держался позади нее. Он сидел, скрестив ноги, на верхушке покрытой лишайником гробницы, вычищая грязь из-под когтей. Люс опустила шаль ниже, чтобы получше спрятать лицо.
Впереди скорбящие, мрачные и одетые в черное, так плотно прижимались друг к другу, чтобы согреться, что казались одной общей массой горя. Кроме одного человека, который стоял позади этой группы в стороне. Его светлая непокрытая голова была опущена.
Никто не говорил с Дэниелом и даже не смотрел на него. Люс не могла сказать, беспокоило ли его то, что его оставили в стороне, или так ему было лучше.
Когда она приблизилась к маленькой толпе, похороны уже подходили к концу. На плоском сером могильном камне было выгравировано:
